Моё фикрайтерство: "Письма" (утренний продукт...творчества)

[grey-kite]

Название: Письма
Автор: Серый Коршун ака Птица Свободы
Бета: нет, но за указание на некоторые блохи спасибо  Ирма Банева
Жанр: romance – условно. Почти AU
Размер: мини
Рейтинг: PG
Пейринг: НМ/РЛ
Дисклеймер: денег не беру, всё ради сомнительного удовольствия
Аннотация: зарисовка в письмах с лёгким намёком и без эпилога, или что можно ответить школьнице, мечтающей о любви, и что она будет думать о вас в ответ
Комментарии: личный фанон автора вперемешку с бредом, что написалось после трёх дней без сна – то написалось. Написалось, если точнее, на отходняке после фика на Белив-Фест, а теперь, прочитав на вышеупомянутом фесте работу с пейрингом НМ/РЛ (ака очередной сборник штампов), я решил выложить это у себя.
Предупреждения: нет
Статус: закончен

Острые перья рвали листы
В битве наивности и маловерия…
Л.Бочарова


1.
Мужчина без труда вскрывает конверт и отбрасывает его в сторону – точно на стол. В ворохе нужных и не очень бумаг практически теряется не только строгий белый прямоугольник, но и тёмная печать со слишком знакомым гербом – гончие, звёзды и меч.

Неосмотрительно с её стороны – всегда остаётся опасность, что письмо могут перехватить. А девушке из этого рода ни к чему компрометация.

Впрочем, ему компрометация тоже ни к чему – связь с несовершеннолетней оценивается в обществе вполне определённо. Тем более, с несовершеннолетней сестрой собственной супруги. И никого не волнует, что эта связь будет существовать только в воображении. Не считать же за связь короткий поцелуй в тёмном коридоре, во время визита к отцу этой девушки по деловому вопросу. Он бы и не считал – подарить поцелуй или ночь куда проще, чем что-то объяснять и доказывать. Тем более, что любил он одну женщину, ту самую, которая сейчас спала за один этаж и несколько комнат отсюда.

Это он сейчас встал рано, потому что дела не ждут, и хорошо, что ими можно пока что заниматься в собственном доме. Встал рано – и напоролся на сову с письмом, ожидающую ответа. Сова была обычной школьной сипухой, но это как раз говорило о многом. Никто другой не мог бы написать ему из Хогвартса, а если бы мог – то такая безумная идея могла прийти в голову только тому, кто воспитан в семействе Блэк.

Осеннее утро прохладное и тусклое. Он думает, что надо будет приказать домовикам разжечь камины – здесь и в комнатах хозяйки. Он думает об этом, и всё равно вспоминает летний вечер, светлые распущенные пряди и узкие пальцы в своих волосах. Ровно две минуты до того, как он взял её за плечи, отстранил и сказал: «Хватит». И голубые глаза, в которых сплавляются растерянность, злость, азарт и обида. На белом лице – ни следа этих эмоций, Нарциссе Блэк, девушке из такого рода, не повезло родиться с обликом фарфоровой куклы.

Толкни – разобьётся.

Хотя, на самом деле, разбиваться она и не думала. Даже спросила: «Почему?»
А он ответил, что нет никакой разницы, и что ей ещё нет семнадцати. Хотел добавить, что не спит с пятикурсницами, но что-то остановило. Обижать Нарциссу не хотелось, и не потому, что она казалась внешне фарфоровой куклой. Скорее, потому, что за этой куклой было что-то ещё – всё-таки тот визит в дом её отца не был первым, а до поцелуя случались беседы.

Он разворачивает письмо – тонкий листок, заполненный аккуратным почерком – подходит к окну и медленно начинает читать. Он не ждёт от этого письма чего-то особенного, всё же сам не столь уж давно был подростком, и помнит об эмоциях, испытываемых тогда. А Нарцисса – девушка. Цветок. Всё равно неизбежно-хрупкие ассоциации.

Хрупкие, ломкие слова, в которых теряется смысл, но много страсти. Не такой страсти, какая есть в написанном Беллатрикс – а болезненной, неоперившейся, но страстно желающей существовать. Доказать своё право на существование.

Плохо быть самой младшей и самой кукольной.

Но она пишет, пишет…

«Рудольф,

я знаю, что моё письмо выглядит наивным для вас, и смешным, и ещё Мерлин знает, каким. Может быть, вы сожжёте его, не читая.

Но я пишу не по прихоти, а потому, что иначе не могу.

Помните, на свадьбе сестры, вы нашли меня плачущей и убедили выйти к гостям. Я тогда в вас и влюбилась, когда ещё не знала в лицо, кто такой муж Белл.

Это неправильно, но мне всё равно, что это неправильно. Все считают, что я не такая как сёстры, более правильная и холодная, а просто за оболочкой ничего не видно. Только вы во мне увидели живое и ценное, и поэтому я к вам тянусь. Уже осознанно, а не так, как когда мне было одиннадцать лет.

Я сделаю всё, что считаю нужным, для того, чтобы быть с вами – да, конечно, для этого нам придётся ждать моего совершеннолетия, но самое главное – принять решение, а два года не столь большой срок для любви. Даже если вы меня не любите, если вас просто физически тянет ко мне или я банально интересна как увлечение, это может стать чем-то большим.

Я ведь знаю, что вы ещё никого не любили, ваша душа спит. Нельзя же сказать, что это Белл – она вызывает совсем другие чувства. Какие точно – я не знаю, и я не хочу вас ранить, только стараюсь писать то, что думаю и что следует из моего опыта. Но вы слишком независимый человек, слишком умный, чтобы поддаться на обычную удочку, значит, это сговор родителей и влечение плоти.

А я ведь знаю. Не спрашивайте, откуда, но я знаю, что Белл неспособна на деторождение, и всякому чистокровному мужчине жениться на ней было бы роковой ошибкой, учитывая нежелательность, а иногда и невозможность, расторжения магически скреплённого брака.

Но любому чистокровному мужчине, даже с уединённым образом жизни, какой ведёте вы – предположу, что это научная работа, не зря у нас говорят, что вы должны были учиться среди воронов, а не среди змей – любому мужчине нужно тепло, которым его окружит женщина, когда он устанет. И ребёнок, даже дети, как наша главная ценность, наша кровь, продолжающаяся дальше – это важно не столько для женщины, сколько для её мужа.

Вы могли бы быть публичным человеком. Вам покажется, что я льщу, но политическая деятельность не закрыта для вас, совсем нет. И публичному человеку нужна публичная жена, а не менада.

Только прошу, не подумайте, что я не люблю свою сестру. Белл дорога мне, но она никогда не желала семейственности, и я уверена, что, узнав медицинские основания и войдя в моё положение, отец поймёт и даст согласие на расторжение одного брака и заключение другого. Ваш отец тоже должен дать согласие, а Белл должна быть и рада, что я освобождаю её от обузы – она ведь даже на людях почти не появляется, надеюсь, вы не держите её взаперти? Иначе, хотя я вас люблю, я буду обижена за честь уже моего семейства.

Если вы прочли всё это, то я надеюсь и жду. Вспомните тот поцелуй, и, может быть, захотите продлить сказку и нежность на долгий срок.

С любовью,
N.H.B.»

Сложная задача – не сказать ничего лишнего и в то же время сказать всё важное. О своей деятельности, которая всё больше становится и смыслом жизни, он не может писать в письмах, особенно письмах в Хогвартс, которые так легко перехватить, а в этом заключается вся соль ложных выводов умницы-Нарциссы. И ещё сложно, пусть и необходимо, сказать ту правду о ней, которой она и сама не хочет, возможно, знать.

Но он всё равно садится и пишет ответ. Пишет достаточно времени, то и дело выбрасывая и зачёркивая. Зная, что надо писать по-другому, но всё равно начиная по-прежнему, рисуя что-то неопределённое на краях листа.

Наконец, сова сильно взмахивает крыльями и улетает в бледное небо, а Рудольф Лестранж ещё стоит на балконе, запахнувшись в тёплый плащ, и думает, всё ли он взвесил и сказал правильно. Если это так и она не затаит злость – то когда-нибудь умная женщина станет хорошей собеседницей. За кого бы её ни выдали замуж. Но ему почему-то всё-таки не всё равно – за кого.


2.

Девушка поднимается в школьную совятню одна, отговорившись перед однокурсниками тем, что сходит в больничное крыло за снадобьем от мигрени. Она далеко не дура, что бы о ней ни думали, но не всем позволяет это заметить.

Она рано научилась притворяться, только сама этого, кажется, не замечает, или не замечает логической связи между своим притворством, нужным для безопасности, и неумением людей вокруг разглядеть её личность.

Она стоит в совятне и ждёт, считая минуты про себя, и надеясь, что точно рассчитала время. Сова, которую она оправляла с письмом в Лестранж-холл, тихо воззвав к Моргане, чтобы всё обошлось хотя бы с доставкой, шумом крыльев оповестила о возвращении. Девушка проворно сорвала с её лапы конверт, запечатанный прозаической печатью, без всяких опознавательных знаков.

Лист с какими-то штрихами, то ли рисунками, то ли нервным орнаментом, внизу – и чёткими резкими строчками сверху. Она начинает читать сразу там, и сразу чувствует, как пол уходит у неё из под ног.

Это слишком внезапно.

«Нарцисса,

я обращаюсь к тебе на «ты» и полным именем, рассчитывая на понимание. Пусть и один раз, но выслушай внимательно. Т.е. прочитай.

Ты судишь о жизни по слухам и книгам, а на жизнь следует смотреть своими глазами, и не спешить сразу говорить то, что увидела первым. Надеюсь, ты поняла, что я имею в виду. В тебе виден ум, но ум ещё нужно уметь оттачивать и применять – не только мужчине, но и женщине. Тебе это пригодится, и ты однажды увидишь то, о чем мне писала, в настоящем свете, а не тумане грёз.

И, возможно, я слишком маловер, но для меня сказок не существует. Существует только одна жизнь, которую мы строим так, как желаем сами, а не выживаем в ней потому, что сказки не досталось. Но если желаешь сказки – жизнь и превращается в выживание. Потому что размываются границы… не «возможного» и «невозможного», а «реального» и «нереального».

Всё сказочное, что становится обыденным, мало ценится. И тебе стоит это понять как можно раньше. Ты и правда отличаешься от сестры. Она могучий дуб, а ты – гибкий тростник. Тростник согнётся и выпрямится, и ты также.

И ты сможешь окружить теплым коконом заботы любого, но за этим коконом вряд ли останется место сильным чувствам вроде любви. Хотя это будет семья, и это будет жизнь, и это будет полная чаша.
Только не стоит пытаться запутать в кокон того, кто выбрал иное – почему он выбрал, не твоя забота, ты ещё встретишься с людьми, чей выбор не сможешь понять.

Особенно если ты утверждаешь, что любишь этого человека. То, что связывает людей, порой сложнее простых деклараций в словах.

Сделай одолжение – не пиши мне больше. Я очень надеюсь, что до того, как ты закончишь Хогвартс, мы не встретимся, а когда встретимся, ты лучше научишься управлять собой и происходящим. Тогда наше общение будет ко взаимному удовольствию.

С будущим уважением,
R.L.»

Нарцисса сглатывает комок в горле, когда спускается обратно в оживлённые коридоры Хогвартса. Такой ответ тоже можно было ожидать. Он умён и знает о жизни больше, а чем больше знания жизни – тем меньше доверия и больше правил. Ей тоже придётся принять больше правил, если сказки, она же жизнь, больше не существует. Больше не должно существовать.

Нарцисса не плачет. Она уже знает, что теперь её жизнь схлопывается и сжимается в тоскливой предопределённости, но не плачет. Нарцисса – гибкий тростник, он прав, и гибкий тростник гнётся во время бури, но живёт. И она будет жить, будет любить ту жизнь, которая есть, и постарается сохранить то, что приобретёт в той жизни. Нарцисса уже понимает это.

Она видела свою мать, бунтующую против судьбы, она помнит свою сестру – не ту, которую, забывшись, штрихами нарисовал на краю листа Рудольф, а другую, беглую и проклятую – и знает, что у неё всё равно не хватило бы силы, смелости или глупости поступить против, даже если бы он её всё же поддержал. Нарцисса знает, и это более достойно того, чтобы заплакать, но она не плачет всё равно.

Потому что у Нарциссы хватит силы, смелости или глупости не бунтовать, а жить, и, может быть, быть счастливой. Нарцисса закончит школу через два года и будет жить так, как должна.

Это всё равно будет обыденность, о которой предупреждало письмо, но она будет ценить эту обыденность – назло и ему, и судьбе, которой не бывает. Потому что у неё есть вера. И она будет уверена в правильности происходящего. В обещаниях, словах и жестах, и в подарках тоже. Будет прекрасна и зачаровывающа для одних и холодна для других. И будет вести беседы по вечерам, когда муж – она не знает ещё, кто это, но кто-то обобщённо-красивый-аристократичный, совсем не похожий на Рудольфа Лестранжа – будет отсутствовать по каким-то своим, важным делам. И не вспоминать о письме, написанном в молодости, даже разговаривая с ним самим.

А когда-нибудь маловерие того, кому оно было написано, исчерпает себя, и чёрная звезда над его жизнью погаснет, потому что чёрные звёзды живут мало и сгорают быстро, и тогда он – возможно, возможно – захочет ещё вспомнить о счастливой чьей-нибудь жене и матери Нарциссе уже-не-Блэк.