Написалось вот.

[grey-kite]

Предупреждения: оридж; меланхолия; параноики могут углядеть аналогии, но на то они и параноики.
И вообще, мутно сие и глючь.

Прозрачно-белое и тёплое что-то.

пока держит тебя за руку, то все путем,
как отпустит - блюешь и корчишься под столом
Лемерт

Если она уйдёт - будешь лежать, сжавшись в пружину под одеялом, не закрывая глаз, не выключая света. Если она попрощается - тихо, мягко, улыбчиво - то ничего не ответишь, только потом закроешь глаза и пристроишься у стенки. Глядя в противоположную, нащупывая одной рукой одеяло, а другой - стакан минералки. Можно было нащупывать и сигареты - но ты не куришь, хотя вот уже раз пять или шесть собирался начать. Если она вообще не появится, день будет выглядеть, словно из него вынули какую-то важную часть и оставили так, и жить вроде бы можно, но непонятно - как.

Если.

Впрочем, это не "если" - это ожидаемое и предсказуемое, это "когда". Когда она прощается, уходит, а на следующий день не появляется, остатки вытекают сквозь незаметные поры. Остатки непереработанного и неприжившегося, они должны быть похожи на белую прозрачную жидкость, на такое разведённое водой молоко или облака, замоченные в кипятке, если бы с облаками можно было такое проделать. Оно не удерживается внутри, внутри, похоже, просто нечем его держать.

Она улыбается и рассказывает, как ей живётся - когда приходит, иногда с утра, а иногда к позднему вечеру, она берёт за руку и лохматит волосы, как-то ласково-растеряно - и улыбаешься тоже и устраиваешь голову у неё на коленях, мурлыча, словно домашний кот. С её домашним котом у вас наверняка бы случилась конкуренция, но ты ещё ни разу не был у неё дома. Лениво говоришь что-то очень важное, не забывая шевелить пальцами в попытках проиллюстрировать, и бело-жемчужная жидкость, развёденное водой молоко - или облака, замоченные в кипятке - перетекают сквозь глаза, рот и уши, и наверное как раз поэтому глаза порой чуток щиплет.

А потом она уходит, прощается, даже оглядывается у порога, кидает воздушный поцелуй, машет ладошкой с лестничной клетки этажом ниже.

Она не может остаться. Не может остаться, не может держать тебя за руку больше, чем сейчас, дольше, чем нагрянув воскресным утром и задержавшись до полуночи понедельника, крепче, чем когда вы смотрели очередной эпизод интересного сериала. Спешит по делам, пока ты лениво потягиваешься с утра, возвращается в дом, когда принимаешься за работу, порой молчит и не берёт трубку, хотя вчера названивала полдня. В этой монотонной жизни для тебя всё банально и просто, даже она такая - простая и банальная, в сущности, только внутри неё циркулирует жемчужная жидкость, по таким проводам, каких внутри тебя нет, что доказывается экспериментально.

Иначе бы не было дрожи, и руки бы не тянулись к тёплому одеялу, старому и заштопанному ещё в детстве несколько раз, и к стакану с минералкой, из которой за время разговора вышли все пузырьки. Иначе бы ты не знал, что такое пот на лбу и тишина в пустоте, когда кажешься сам себе только точкой. Иначе бы не злился, что она отпустила тебя - что сам её отпустил.

Не говоришь о том, о чем бессмысленно говорить, просто делишься тем, что думал, пока сидел за компьютером, разбираясь в очередной неполадке, или о том, как грустно после болезни матери, или о том, что сестрица уже две недели не пишет. Она не улыбается, качает головой и в её глазах светится то самое, молочно-белое и прозрачное, и ясно, что она тебя понимает. Ей легко говорить о таком, легко возмущаться тем, что возмутило, а она касается пальцами лба и успокаивает холодное возмущение, превращая лёд в воду - легко, опять-таки, с такими тёплыми пальцами.

Всё идёт, как идёт, но, конечно, не может идти бесконечно. Тем более, если так и будешь молчать в трубку, звоня "просто поговорить", не зная, что тут ещё можно сказать. Или резко бросать, что можно идти на все четыре строрны и ты никого не держишь, просто потому, что устаёшь каждый вечер тереть друг о друга ладони, пытаясь снова согреться.

...а однажды она улыбнётся и покачает головой, и скажет, что больше не может так, и что ты её не уважаешь и даже не любишь, а вот тот, о котором говорилось столько раз в тоне примиренческом и защитном, бросил другую и предлагает сердце, руку и жилплощадь в хорошем районе.

Жилплощадь - аргумент очень весомый, хотя ей важней то, как он целует ей руку, шутливо и дерзко, и предлагает в той же манере баночку пива, от которой она откажется, конечно же, но запомнит. Ей просто надо, чтобы были дом и семья, а с тобой какие уж семья и дом, особенно с уютом и теплом, и может быть, даже дети от тебя будут холодными, как куски льда из морозильной камеры, и острыми, как твой тонкий ножик.

Не убедишь, и сам это знаешь, раз не убедил уже в более малом, и она чмокнет в щёку, попрощается и уйдёт, не оглянувшись и не задержавшись на лестничной клетке этажом ниже. Она уйдёт, как раньше уже уходила, только на этот раз окончательно, даже если пришлёт потом приглашение на вечеринку, какая будет у них вместо свадьбы. А твои руки будут холодными, как будто не её держал только что, а сам себя.

Холодно будет больше обычного, и может, в стакане окажется не минералка, а что покрепче. Может, просто стошнит на ковёр после выпитого, а может, всё пройдёт и спокойно, и никто тебя не найдёт под столом, и даже не узнает, что с тобой что-то этим вечером было. Ты снова пойдёшь по делам, матеря "свободный" график и вспоминая, что у неё сегодня учёба заканчивается, и можно бы было встретить, а потом снова будет холодно больше обычного, и опят случится то же самое. Раза два или три, впрочем, ты не привыкнешь - не та история, чтоб привыкать.

Но зато, когда отпустит, вытрешься салфеткой, прополощешь рот, наконец больше не будет таких дней и вечеров. Ухода, прощания и ожидания следующих - в дне, из которого словно вынуто что-то важное, и неясно, каким образом жить. День, деньги, а что ещё надо - и спокойно пьёшь свежую холодную минералку, сворачиваешь и убираешь в шкаф одеяло.

Внутри тебя нет этих трубочек, по которым может течь жемчужно-бело-прозрачное молоко, или же, может, жидкие облака. Всё дело в них, а не в достоинствах и недостатках - ты будешь думать именно так, оплачивая из сэкономленных денег ужин своей снежной королеве, у которой внутри ровно же то самое. Она улыбается редко, стелит жёстко и пишет метко, скорее в наручники закуёт, чем по волосам погладит. Зато в промежутках между встречами не хочется скорчиться от недостатка того, чего никогда у тебя не будет.

Это самое - самое - главное.