Пусть теперь висит и здесь.
По заявке с феста на соо немецкоязычных мюзиклов. "Элизабет-1992, Дер Тод/Элизабет, "Разве ты не знаешь, что все дети когда-нибудь умирают?", Элизабет беременна первым ребенком".
И почему-то именно по оригинальной венской. Хотя чем больше ее куришь, тем больше проникаешься, бесспорно.
читать дальше- Все дети когда-нибудь умирают. Разве ты не знаешь?
Она вздрагивает и оборачивается.
Он появляется неожиданно и бесшумно, как и всегда - а в этот раз у неё даже сердце не ёкнуло, предупреждая. Она сейчас слишком сосредоточена на своих ощущениях - новых, непривычных.
Она хмурится, глядя на него.
- Только родители умирают раньше. Как правило, - отвечает Елизавета, стараясь, чтобы её голос не дрогнул на умирают.
Он - тот, кого и называют Смертью люди - подходит ближе.
На бледном, то ли вечно юном, то ли просто лишенном возраста, лице еще явственней проступает любопытство.
- Так, - произносит он. - Но ты же всё равно... Знаешь? И радуешься?
Она подавляет природное желание закрыть ладонями уже явственно наметившийся живот.
- Я сама решаю, что чувствовать.
- Ты хотела свободы.
- И я буду свободна.
- Ты... связываешь себя. Эти чувства. Мир, - он поводит рукой, как бы очерчивая границы вокруг неё. Он совсем близко, так, что у нее в горле застывает дыхание. Сейчас ей совсем, ни капли не хочется податься навстречу.
Плавность его голоса и движений всё же завораживает её, как и прежде - и она не успевает сразу среагировать, когда он кладет руку на её живот. Елизавете хочется отпрянуть - первое желание - но что-то не пускает её. Она делает глубокий вдох. Прикосновение дожно бы быть холодным, тяжелым, как сама неотвратимость - но оно почти невесомое и неощутимое, а сосредоточенное выражение на его лице могло бы заставить её улыбнуться - не знай Елизавета, кто именно стоит перед ней.
Она смотрит на его ладонь - тонкая кисть, без малейшего изъяна, красота, переходящая в свою противоположность. Никогда не бывшее живым - на живом, на дважды живом. Почему она не боится?
Почему он вообще делает что-либо? Почему поступает с ней - своим, непонятным образом? Почему - всё?!..
Елизавета вскидывает голову и ловит взгляд Смерти.
*
...в её глазах отражается всё тот же Рок - Рок Габсбургов, монархии и части мира. Хотя бы это остаётся прежним; остаётся всегда.
Временами она кажется ему совсем похожей на него, временами - наоборот, слишком отличной. Слишком человеческой.
Он никогда не стал бы утверждать, что понимает людей.
- Странно... - тихо говорит он.
Ничего особенного. Просто будущий человеческий ребенок; мать не передает ему даже тени Рока, который носит в себе. Ничего особенного, но он попытался понять. Странно то, что он что-то всё же чувствует - не к ней, к его Елизавете, а сквозь нее.
Но всё равно не понимает. Как она может. Как это всё происходит. Ей ведь было нужно другое. Он заметил это, тогда.
Рок части мира. Не обычная женщина. Никогда - не обычная, иначе - какой в этом смысл для него, для Смерти?
Он убирает руку, она вздыхает - кажется, с облегчением.
- Почему? - всё же спрашивает он, продолжая всматриваться.
- Потому что я - человек. Разве ты не понимаешь? - Елизавета смеется, тихо и невесело. Выражение её темных глаз таково, что он отступает на шаг.
Человек.
...и ей суждено то же, что и всем людям.
Смерть стирает в себе эту мысль.
Это невозможно.
Он знает, что она остается человеком, как говорит - но что-то в нем не верит в такой конец. Он знает, почему - потому что раньше с ним никогда не случалось подобного; того, что люди называют любовь.
Он протягивает руку в перчатке к её лицу; Елизавета отворачивается, не давая к себе прикоснуться. Пальцы застывают, гладя воздух предназначенным ей - почти ласковым - жестом.
- А если твой ребенок умрет рано?
- Я буду знать, что это ты убил его. Потому что я не досталась тебе, - говорит она.
Он качает головой. Опять. Слишком человеческие понятия. Это то, что Смерть делает - его природа. У нее ведь тоже есть нечто вроде.
Но ему... больно? Она не понимает.
Елизавета вздрагивает, словно прочитав тень эмоции по его льдистым глазам.
- Уходи теперь, - шепчет она.
Он медленно кивает и пятится назад, продолжая смотреть.
- Сколько бы мне ни предстояло, я буду любить - ребенка, супруга, жизнь. Ты здесь ничего не изменишь, хоть вечно стой за спиной, - мерно говорит она, и в голосе императрицы - еще не подлинный факт, предчувствие триумфа в данной роли - почти вовсе нет страха.
"Не я. Ты сама, часть моей в природы в тебе, meine liebe. Сколько ни связывай себя с миром - ты только разрушаешь. Неужели тебе так сложно принять себя - и то, что чувствуешь на самом деле?", - думает Смерть, забыв на миг, что она - в отличие от него - не умеет так слышать мысли - прежде чем изчезнуть в тенях.
Он еще вернется; через три года. Но даже сам еще не знает об этом.
И к вопросу о - сцена "Тени становятся длиннее..." из первого действия, на которую косвено и ссылается текст:
читать дальше
...подумал, что не считаю это, хм, заманиванием. Это... несколько иное.