ФБ-творчество. Драбблы. Симы.

[grey-kite]

А больше всего драбблов я написал в Симс-команду.
Впрочем, писались они легче тех, что написаны по ЛоГГ, и оцениваю я их поэтому чуть ниже - хотя не так уж и низко ("День сурка" и хоррор про братьев Кьюриос - наиболее удачные из этой серии драбблов, на мой взгляд). В общем, я всё равно получил удовольствие от.

И еще скажу, что писал в основном про мой любимый Стренджтаун (в фэйспалмовой русской "официальной" версии - Китежград), город фриков и странностей, где инопланетяне уже никого не удивляют. О Плезантвью вспомнил только пару раз.
Да, в Симс я предпочитаю канонных персонажей, а не квазиориджиналы, хотя и в таких отмечался во время игры - но писать о подобном мне не столь интересно. Осведомлен, что у многих других далеко не так, либо же в крайнем случае волнует семейство Гот, красной нитью проходящее через все игры серии, но я привык отличаться в предпочтениях.
И еще жаль, что нельзя поставить ссылки на имена персонажей - разве что найти адрес англоязычной симс-вики. Но с другой стороны, интересно, насколько оно читается и так.

Как бы то ни было, тексты - под катом. Кроме одного, который я запощу в комментарии, поскольку не влезает.
Сразу все, так что скрывает все шапки обычное простое море.
Предупреждения и рейтинги указаны.

Название: День сурка
Размер: драббл (845 слов)
Пейринг/Персонажи: Дженни Смит, упоминается Опылительный Техник#9, Джилл Смт, Джонни Смит, НМП
Категория: джен
Жанр: ангст
Рейтинг: PG-13
Примечание: написано по случающемуся (и случившемуся у автора) в игре глюку, когда скачанные скинтоны одного сима оказываются несовместимы с "генетическим материалом" другого, и ребенок от такой связи не может нормально родиться.

Как обычно, Дженни открывает глаза.
Осторожно встает с постели. Ей совсем скоро рожать, движения замедленные и плавные.
Привычно переодевается. Пальцы застегивают последнюю пуговицу свободной рубашки – и Дженни вспоминает.
Снова.
Точно так же было вчера.
Она стояла у забора и почувствовала, что начинаются родовые схватки. А потом была темнота. И она проснулась.
Быстрый взгляд на часы. Та же самая дата.
Точно как и вчера. И позавчера, и...
Дженни закрывает глаза, чтобы не заплакать.

Когда на ее мужа упал метеоспутник – на ее глазах – в волосах Дженни появились седые прядки. Она утешала дочь, рыдавшую на ее плече, мимоходом радовалась, что Джонни давно переехал, как собирался, не хватало бы утешать и взрослого парня. Несколько дней ходила, как сама не своя – будто кто-то управлял за неё всеми повседневными действиями – поливала цветы, готовила, прибиралась. А потом что-то щёлкнуло у неё в голове темным вечером – и толкнуло Дженни в объятия соседа, одного из многих загадочных соседей, к которым в их городке не привыкли разве что ретрограды-Гранты.
У него была бледно-серая кожа и странные желтые глаза. Совсем молодой чужак – одновременно похожий на мужа Дженни и совсем непохожий. Наверное, в этом всё и дело. Поэтому она пригласила его к себе в дом той ночью.
Дженни не могла бы точно сказать.
Ей не хотелось вспоминать о желтоглазом и молодом, постыдной слабости всего-то меньше недели назад овдовевдшей женщины.
Но она решила оставить ребенка от этой ночи. Детей – она узнала, что будут близнецы, практически сразу же. Дочь говорила, что мать – чокнутая. В её-то годы, рожать. Но Дженни взяла отпуск и стала готовиться, как не готовилась и к рождению своего первого. Джилл продолжала качать головой и убегала гулять, а Дженни улыбалась ей вслед. Тогда она снова начала улыбаться.

Теперь Дженни больше не улыбается.
На лице застыла гримаса, даже руку с расческой трудно донести до волос.

Впервые всё случилось еще у них дома.
Её срок подходил. Она стояла у окна и почувствовала, что начинаются родовые схватки. Хотела подозвать дочь…
И проснулась.
Начался тот же самый день.

Всё повторилось. Только Дженни стояла не у окна, глядя на закат – она встречала дочь, возвращавшуюся с подработки. Она успела заметить панику на лице Джилл – и опять открыла глаза в собственной постели.
Дженни понятия не имеет, почему помнит это.
Если бы только не помнила. Было бы легче.
Дженни смотрит на свой тяжелый живот. Она чувствует его – тяжелый, тягостный груз, от которого невозможно избавиться. Ей нужно усилие, чтобы думать о нем, как о детях. Детей она не может родить уже… сколько?
Однажды она очнулась с утра в другом доме. Маленьком и темном, вовсе не похожем на уютный дом Смитов, к которому Дженни в свое время существенно приложила руку. Необжитый, захламленный дом – как будто ее сюда отправили в наказание. Или уже сами повторяющиеся каждый день – тот же самый день – бесплодные схватки – и их ожидание – или уже это само по себе наказание?
Джени не знает.
И Дженни не хочет знать.
Дженни хочет избавиться от всего этого.

Дженни наводит порядок по мере сил – но всё исчезает, стоит ей снова проснуться. Джени даже уже не пробует позвонить Джилл, она твердо знает, что у дочери всё хорошо, что дочь получит высший балл за контрольную и пригласит домой бойфренда – и даже запомнила, что бойфренд неожиданно – самый младший Грант. Дочь выросла.
Дочери не нужна Дженни. Наверное.
У Джилл по телефону такой радостный голос.
Дженни идет на кухню, автоматически разбивает в сковородку яйца. Ест, не чувствуя вкуса. Дженни свежая, бодрая, здоровая. В маленьком захламленном доме некому увидеть тусклый затравленный взгляд.
Она замечает, что стоит в коридоре и смотрит в стену. На стене – след от когда-то висевшей картины. Дженни кажется, что она тоже. Что ее больше нет в жизни, она – вечно беременный призрак одного дня.
Больше никто.

Почему это происходит именно с ней?
Почему она помнит?
Сколько еще это будет повторяться?
День?
Месяц?
Больше?
И сколько оно уже повторяется? Дженни совсем не уверена, что всё помнит точно, эти дни ничем не отличаются друг от друга, до бесконечности одинаковые. До отвращения.

Дженни выходит из дома, садится на крыльцо, придерживая руками живот. Она всё еще осторожна, зачем-то. Щурится на яркое солнце. Лето, жаркое, такое любимое раньше лето в Стренджтауне.
Она ведь не думала, что странности города и для нее выйдут боком, в самом-то деле. Её девичья фамилия была Кьюриос.
Дженни ощущает отчаяние.
- Пусть это прекратится, – шепчет Дженни, запрокинув голову. Слезы текут из ее глаз, смачивают светлые пряди – светлые и седые. – Пожалуйста.
Ей уже всё равно, что дети, за которых она так волновалась – когда-то очень, очень давно, как теперь кажется – что эти дети никогда не родятся. Они и так не рождаются. Они и так не её.
Ей всё равно, лишь бы не сходить с ума.
Лучше смерть, чем сумасшедшая мать. Так говорит себе Дженни напоследок, снова начиная бессмысленно шептать ту же самую фразу. Может быть, она уже сумасшедшая.

Ярко светит летнее солнце.
Дженни чувствует, что у нее кружится голова – как, опять, неужели снова?.. – но сразу же ощущение становится таким, будто она съела за завтраком тонну несвежей рыбы. Отравление, может – только откуда?..
Дженни падает, едва успевает на инстинкте выставить перед собой руки. Но это уже бессмысленно, ей кристально ясно.
Ей ясно.
- Спасибо, – успевает прошептать она, прежде чем всё кончается – и, кажется, слышит откуда-то из-за подступающей черноты разочарованный вздох.


Название: Плод эксперимента
Размер: драббл (949 слов)
Пейринг/Персонажи: Локи и Цирцея Викер, Оливия Спектер, будущий Нервный Предмет.
Категория: джен
Жанр: general
Рейтинг: PG-13
Примечание: рассматривается странность рождения Оливией ребенка.

Цирцея считала, что прямоугольные очки с зелеными стеклами ей очень идут. Локи так не считал - по его мнению, настоящий ученый должен был выглядеть серьезно. И правда, мало кто мог сравниться по серьезности с Локи Викером в лабораторном халате и при аппаратуре. Цирцея же относилась к науке легче.
Цирцея предпочитала даже от исследований получать удовольствие. Особенно от исследований.
Она поцокала языком перед зеркалом и всё-таки надела свои новенькие очки. Локи был на работе, так что некому было скептически щуриться и пытаться заставить жену снять "безвкусную поделку" одним-единственным образом – начиная с ней целоваться. Нет, Цирцея не имела ничего против - но ведь Локи настоящий ученый, а настоящих ученых должна объединять не простая, а высшая страсть.
Цирцея сегодня отправлялась на встречу. Очень важную.
Не каждый из молодого поколения Стренджтауна мог похвастать личным знакомством с самой Оливией Спектер – блистательной светской дамой и трёхкратной почетной вдовой самых уважаемых людей. А Цирцея ухитрилась напроситься с визитом.
От того, чтобы заниматься передовой наукой, всё же есть польза. Цирцея улыбнулась сама себе.
Именно намеки на такие разделы, куда только начинал стремиться дерзновенный разум исследователя, и заинтересовали мадам Спектер. Она увлекалась спиритизмом и, по упорным слухам, разговаривала ночами на кладбище с духом последнего мужа.
Цирцея в духа мужа не то чтобы верила. Вот Локи допускал, что эти «отпечатки личности» действительно существуют и способны на ограниченный контакт с живым человеком, но даже он ни разу не видел призрака наяву.
Но всё-таки мадам Спектер о той стороне реальности кое-что знала – и кое о чем договорилась с Викерами. Она попыталась провести эксперимент – эксперимент, а не ритуал, как её упрямо поправлял Локи по телефону – и теперь ожидала кого-то из них, чтобы поделиться результатом.
Локи был занят легальными исследованиями, и Цирцея могла всё сделать сама. Начиная от зеленых очков – и кончая тоном беседы. Она была уверена, что у нее точно получится лучше. Локи – настоящий ученый, но слишком серьезный. Не имеет подхода. Цирцея же привыкла добиваться успеха, во всем и везде.
Мадам Спектер приняла гостью хорошо – вежливо поприветствовала и пригласила выпить с ней кофе в гнетуще-темной, но обставленной со вкусом столовой.
Наконец, чашка кофе подошла к концу, и Цирцея достаточно решительно отставила ее, намекая, что ждет серьезного разговора.
- Итак, вам удалось провести экс… ритуал?
- Он увенчался успехом, хотя и неполным. Я видела многое, но на это следует смотреть своими глазами, - произнесла Оливия. – Вы верно поняли; записей нет. Но есть кое-что другое. Мне так жаль, что не появился мой дорогой супруг…
- А что же тогда появилось? – Цирцея с трудом удерживалась, не показывая разочарования, и оставалась на месте только потому, что интуиция нашептывала подождать.
Оливия Спектер усмехнулась уголком губ.
- Посмотрите сами, миссис Викер, - она подвинула вперед несколько прямоугольников – перевернутых изображением вниз фотографий. – Я предусмотрительно оставила аппарат на комоде – меня научила так поступать сестра.
На фотографиях была она сама, немолодая уже дама, в весьма… недвусмысленных позах – нет, это бы так не удивило Цирцею, считавшую себя современной женщиной. Но вот то, что в недвусмысленных позах с Оливией крутился какой-то… скелет, одетый темным облаком вместо одежды и плоти – это уже могло шокировать. Цирцея, впрочем, не была нервной. И быстро прикинула, что на монтаж изображение не похоже. Совсем.
- И… как оно? – слегка усмехнувшись тоже, спросила она.
Оливия Спектер пожала плечами.
- Маленькая смерть, так говорят сами понимаете, о чем, - её голос был безупречно ровен. – Видимо, не зря. Неудовлетворенной я не осталась.
Цирцея восхитилась этой женщиной – разумеется, про себя.
- А что вы мне предлагаете? Фотографии? – кивнула она на карточки, лежащие на столе.
- Нет уж, подобное добывайте и фотографируйте сами. Я предлагаю вам… плод этой ночи.
Цирцея обрадовалась, что надела свои очки. Иначе бы было совсем уж трудно укрыть блеск глаз.
- То есть вы хотите сказать, что забеременели… от самой смерти? – приподняла она уголок губ, нарочито небрежно.
Оливия с достоинством кивнула.
- Именно так. Но дети – любые дети – мне ни к чему. Я могла бы покончить с этим – однако решила, что лучше родить, а потом отдать вам.
- Мне и Локи? Зачем? – нет, Цирцея могла представить, но её мысли слишком разбегались – обычно упорядоченные и строгие – так что у нее нашелся только этот вопрос.
- Вы же хотели изучать… ту сторону реальности. Вот, пожалуйста. Может быть, оно вообще не будет человеком, или человеком разумным. – Цирцее показалось, что она слышит тщательно скрытую боль в голосе Оливии Спектер, но это решительно не имел значения. – Вы сначала получите этот… плод, а потом и все необходимые документы опекунов.
Цирцея кивнула, соглашаясь.
Они с Оливией Спектер торжественно пожали друг другу руки, трогательно-старинно скрепляя странный свой договор.
Локи пришел слишком уставшим той ночью, чтобы выслушать вернувшуюся домой жену. И он, кажется, не до конца поверил мадам Спектер – а Цирцея не стала настаивать. Она просто умела ждать.

Через несколько месяцев в дверь особняка Викеров позвонили.
Цирцея неторопливо заколола волосы, сделала Локи знак, чтобы не спешил следом – и пошла открывать. Она даже не рассчитывала застать у дверей звонившего. Она была ученым на переднем крае, но оставалась реалисткой, несмотря ни на что.
Она нашла взглядом «посылку», критически цокнула языком. Чахлое созданьице, ничуть не отличающееся от прочих младенцев на первый взгляд. Впрочем, только на первый.
Цирцея наклонилась и решительно взяла подозрительно тихий сверток на руки. Глаза содержимое свертка открыло и даже моргнуло – подтверждая, что живое. Бледные глаза, неприятные даже у младенца.
Но приятность Цирцею и не интересовала.
Она внесла сверток в дом, так же неторопливо дошла до гостиной, где их с Локи застал звонок. Муж встал с софы ей навстречу – она позаботилась, чтобы ему всё было хорошо видно.
- Это результат эксперимента, Локи, - улыбнулась Цирцея. Ей доставило удовольствие видеть, как муж сначала нахмурился, заподозрив жену в неверности, но потом всё понял. Он же был ученым. Как и она. - Результат одного эксперимента. И начало другого. Возможно, многих других.
Локи медленно усмехнулся, а мальчик на руках у Цирцеи – мальчик, который не будет иметь настоящего имени в течение двадцати лет – заплакал, будто что-то предчувствуя.


Название: Ангел и демон
Размер: драббл (951 слов)
Пейринг/Персонажи: Анжела Лавли, упоминаются Лилит Лавли, Дэниэл Лавли, Мэри-Сью Лавли
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Примечание: содержится намек на использование кода разработчика (либо инсиминатора), намек на возможность вертикального инцеста

При появлении на свет их назвали именно так. Странно было подумать, что сделали это родители. Уж точно не практичная Мэри-Сью – иногда даже слишком практичная, целеустремленная и с мелькающим в глазах стремлением заработать.
Скорее, такое мог бы выкинуть Дэниэл – с его романтичностью и любовью к экстравагантности, которую он только прятал за приличной для нормального гражданина профессией.
Анжела подозревала, что когда отец выйдет на пенсию, он покрасит волосы в какой-нибудь ужасный кислотный цвет и пойдет шататься по клубам. Если соберет в себе хоть немножко решительности, конечно.
Может быть, это сделали дед и бабка, которых девочки видели только пару раз в жизни – почему-то, хотя дед с бабкой жили едва ли не через дорогу.
Наверное, они подбрасывали монетку.
Но это, в сущности, неважно.
Анжела поправляет подол легкого платья в цветочек, мило улыбается своему отражению. Рыжие и зеленоглазые часто зовутся "ведьмами", но Анжела часами вертелась перед зеркалом, подбирала макияж так, чтобы соответствовать своему имени. Слишком глупо вести себя так, как Лилит.
Лилит в то же самое время вертится перед зеркалом в очередном диком готском прикиде, с восторгом осматривая шипастый браслет на руке. Уж она-то не просто ведьма – действительно демоница, и сбежать из дома с дружком-хулиганом для нее раз плюнуть. Лилит совершенно не уважает родителей и терпеть не может сестру.
Впрочем, это взаимно.
Анжела знает, что сестра считает её лицемеркой. Анжеле и не приходит в голову спорить – пусть. Она-то знает, что всё зависит от того, как смотреть на вещи.
С ранних лет Анжела видела, как крутится на работе ее мать, скользит по дочерям равнодушным взглядом, даже не удостаивая вниманием единственную просьбу – помочь с домашним заданием, оставляя на попечение приходящих нянек с одинаковыми лицами. Лилит всегда кричала, топала ногами, демонстративно получала низшие баллы – Анжела неизменно улыбалась, мать гладила ее по голове и говорила, что Анжела красивая и послушная девочка. Надо было быть красивой и послушной. Внимание – настоящее внимание – не значило ничего.
Примерно тогда же Анжела начала замечать, что отец порой приходит домой не тогда, когда говорит матери. И исчезает из дома, тоже ни слова никому не сказав. А потом она впервые застала, как он и приходящая горничная занимаются чем-то на кухне – они ее не увидели. Тогда она еще не понимала, что это, но всё равно стала думать об отце чуточку хуже. Потом Анжела всё поняла, но что-то удержало ее – отношение к Дэниэлу не изменилось. Их горничные были хотя бы красивее матери.
Лилит, подозревая в отце бабника, кричала ему в лицо.
Лилит была очень неумной, по мысли Анжелы.
В том числе в том, что встречалась с мальчиком. Анжела бы никогда не стала этого делать – в смысле, с кем-то встречаться до колледжа. Тогда бы родители узнали, что нравятся ей почему-то вовсе не мальчики, а зачем бы это было Анжеле?
Правда, она стала ловить себя на том, что ей будто кто-то нашептывает чаще смотреть на отца, прикасаться к нему – и отношение к нему улучшается, становясь дружеским, а постепенно преодолевая и эти рамки. Её перестает сдерживать то, что Дэниэл приходится ей отцом - но Анжела, несмотря на это, остается предусмотрительной. В доме появляется несколько интересных предметов – словно сами собой – но Анжела их прячет. Что-то подобное она мельком замечает и у отца – и, подумав на секунду, зачем такое мужчине, догадывается верно, а затем... нет, не усмехается. Улыбается. Как всегда.
Значит, не только горничные. Она запомнит это.
Анжела выходит во двор – там ее мать разговаривает с ее отцом. Мать волнуют деньги, которых отец снова потратил не на то, о чем мать мечтала. Но мать не скандалит. Они вообще не скандалят. Они - приличная семья, образец. Хотя бы до тех пор, пока отцу не хватает решительности, матери – достатка, а Анжела играет роль ангела. Но никому больше не обязательно об этом знать. Правда.
Лилит ворвалась во двор с улицы почти бегом, едва не налетев на мать. Анжела ядовито и колко прокомментировала это «физическое упражнение» – но вежливо, безупречно вежливо. Лилит всегда начинает грубо себя вести и этим только больше роняет себя в чужих глазах.
Анжела помнит, как спросила Дирка Дримера – почему он всё-таки запал на сестру.
"Тебе никогда не понять, - фыркнул Дирк. – Лилит – не то что ты. У нее честное сердце, открытые стремления. И живая душа".
Анжела тогда посмотрела на него с презрительным удивлением. Кто же в Плезантьвю это ценит? Никто не открыт, у всех всегда есть скелеты в шкафу или что-то в таком же духе. Это абсолютно нормально. Так и должно быть.
Но Дирк был отчаянным парнем, да еще и сыном едва зарабатывающего на чипсы и оплату счетов художника. Его можно не принимать во внимание.
Лилит, как Анжела и думала, повелась. Но вот только вместо того, чтобы вновь разразиться бранью, подошла к сестре и толкнула ладонью в грудь. Анжела едва не упала.
- Что ты творишь, психованная? – воскликнула она.
А в следующую секунду Лилит ее ударила. Конечно, Анжела была вынуждена отвечать, но ее удары уходили в пустоту. В клубе пыли и грязи – откуда пыль, если во дворе чистейший газон?.. чертова Лилит! – невозможно было ничего рассмотреть.
Когда всё закончилось, Анжела лежала на земле и чувствовала в себе лютую, глубочайшую ненависть. Родители смотрели на Лилит с брезгливостью.
- Вон, - произнесла Мэри Сью дрогнувшим голосом, не меняяясь в лице.
- С радостью! И навсегда! Не в свою комнату, а вообще из вашего идиотского дома! Из вашей идиотской жизни! – Лилит дико захохотала. Пока Анжела поднималась на ноги, сестра уже успела откуда-то собрать узелок.
И ушла. Старалась, видно, идти гордо, но что толку в этой гордости проигравшего.
"Беги, сестренка, - подумала Анжела, потирая ушибы, - беги к своему бойфренду или куда там еще, потом делай что хочешь. Наша семья останется приличной семьей, несмотря ни на что. А твои сердце, душа, стремления... кто их заметит? Ты демон, накрашенный до безвкусия, им и останешься. Навсегда. Когда я буду сиять, как в небе".
Анжела улыбнулась виновато, пожала плечами, опуская глаза. Супруги Лавли, бросив друг на друга привычно холодно-вежливые взгляды, вздохнули свободно.
В полицию они позвонят, конечно. Но только через сутки*.
____________
* - спустя сутки сбежавшего из дома подростка уже невозможно найти (только через оператор отправить в колледж, например)


Название: Повод для встречи
Пейринг: Джонни Смит/Цирцея Викер
Категория: гет
Рейтинг: от R до NC-17
Жанр: общий
Размер: драббл (833 слова)
Краткое содержание: свидание и то, что за ним
Примечание: намек на применение определенных патчей

Джонни – о да, до сих пор просто "Джонни", что вы, какие формальности, – поправляет перед зеркалом светлые, аккуратно уложенные волосы и примеряет лучшую улыбку. Он не собирается надевать черные очки в этот раз, да и необходимости в них – настоятельной – нет. У Джонни зеленые глаза, чуть более яркого цвета, чем его кожа. Не черные, миндалевидные – обычные человеческие. И это замечательно.
Джонни уверен в себе, а уверенность – уже половина успеха.
Офелия на работе, усердно добивается собственной мечты – добраться до вершины криминального мира. А он – ему, как политику, необходимо много социальных контактов. Хотя союз с криминалом – прежде всего; поэтому Джонни сделает всё, чтобы дорогая жена ничего не узнала.
Джонни Смит, член городского совета, честный парень – ждет машину, которая должна его отвести на... деловую встречу.
Цирцея Викер – уважаемый ученый. Лицо своего исследовательского института, как о ней говорят. Ее даже, по слухам, приглашали в ГСУ профессором – но эта женщина отказалась.
Она рыжая и зеленоглазая, как ведьма из детской книжки. А еще недвусмысленно дает понять, что ее привлекают физически развитые блондины – не только ее собственный муж.
Джонни, пожалуй, всё равно. Он только отмечает, что Цирцея не накрашена – слишком много косметики его отталкивает.
Они ужинают и разговаривают о пустяках. Джонни любезно улыбается, внимательно смотрит, делает попытку ненавязчиво узнать иные вкусы своей собеседницы, кроме кулинарных – да, она предпочитает дорогие блюда, особенно если за все платит пригласивший, и соглашается на ничего не значащие тосты. Они чувствуют все больше дружелюбия, и это хорошо. Джонни политик, ему нужны друзья – как раз одного не хватает для повышения, а лучше – для верности – даже двух.
Он внимательно смотрит на Цирцею Викер, улыбается – ему не трудно – и старается понять, что нужно ей самой.
А потом они выходят на задний двор ресторана, где составлены какие-то давно не используемые барные стойки и старые потертые столики, и возросшее до определенной степени дружелюбие уже позволяет им обняться. Далеко не по-дружески.
Цирцея не отталкивает его. И целует сама – требовательно и уверенно. Джонни знает, что Цирцея – ровесница его матери и сама уже мать. Но это не имеет значения.
Она расстегивает пиджак, в котором он заявился на эту встречу, медленно проводит пальцами по груди. Джонни чувствует себя в этот момент не столько объектом желания, сколько объектом эксперимента.
Но он ее хочет. Она рыжая, как ведьма из детской книжки, а отец говорил, будто в древности их вид – Опылительный Техник так и не научился говорить "мы, симы..." – называл ведьмами и колдунами ученых. Странных, пугающих, лезущих холодным скальпелем разума вглубь неведомого. Может быть, ее колдовство – то, что Джонни жадно целует плечи уже полураздетой женщины, закусывающей губу, чтобы откровенно не застонать, – может быть, это тоже объяснимо с научной точки зрения.
Ее пальцы деловито возятся с его брюками. Не дразнят и не ласкают, просто освобождают и так готовое к работе орудие. Джонни думается, что она должна называть этот орган именно так, из всех обычно используемых эвфемизмов, но он отметает эту мысль. И снова упрямо наклоняется к губам Цирцеи, до кажущегося хруста стискивая в объятиях, и последнее, что на ней остается – юбка – уже совсем скоро перестает мешать, сорванная резким нетерпеливым жестом. Вечер летний, теплый – они не рискуют замерзнуть, особенно когда Джонни подхватывает Цирцею под бедра – она худая и достаточно легкая для тренированного сима, – и усаживает на одну из тех самых барных стоек. Она сидит, беззастенчиво раздвинув ноги – готовая и не испытывающая ни капли стыда. Зеленые глаза – почти такие же, как его собственные, – полны желания, но что-то в этом желании тревожит Джонни. Однако, он слишком хочет Цирцею, чтобы задумываться – и она резко охает, ощутив в себе его плоть. Джонни не нежен, ничуть. Он не намерен любить Цирцею – он трахает ее, просто удовлетворяя внезапно вспыхнувшую страсть на заднем дворе общественного места, как мог бы удовлетворять с извлеченной с рабочего места кассиршей. Хотя это не его жизненный приоритет. Но тоже помогает завести знакомство, время от времени. Джонни двигается резко, Цирцея мотает головой, как кукла, но все же не закрывает глаз. И находит время вновь провести ладонью по его покрывшейся потом груди, как будто прикосновение к зеленой – инопланетянской – коже возбуждает ее сильнее всего остального.
Джонни наконец выдыхает сквозь зубы – не вскрикивает – когда последний раз толкается в нее и кончает. Он сразу же отстраняется и поворачивается вокруг себя, чтобы найти одежду. Цирцея продолжает сидеть на стойке, голая, хотя должна бы тоже поспешить слезть. Какая-то пожилая симка, проходя мимо по своей надобности, ойкнула и пробормотала что–то вроде "ой, стыд!", поспешив отвернуться. Неизбежный риск, когда занимаешься этим в общественном месте.
Цирцея проводит рукой по своим половым губам – жестом, напомнившим Джонни прикосновение к его коже, столь же неторопливым и поверхностно–нежным – и подносит пальцы ко рту. Глаза ее наконец прикрыты. Она облизывает пальцы.
– Если будет ребенок – у него будет зеленая кожа, как думаешь?
Джонни вздрагивает.
– А глаза? Какие у него будут глаза? Обязательно зеленые? Или все-таки как у прочих ваших?
Голос Цирцеи спокоен, в нем разве что отстраненная заинтересованность.
Она сползает со стойки и позволяет себе одеться.
А Джонни вспоминает ее воспитанника – Нервного Предмета, как его называли, – и вспоминает странности разговоров о собственном сыне Викеров. Летний вечер неожиданно становится для него холодным.
Кажется, теперь самоуверенный член городского совета понимает, зачем Цирцее была эта встреча.


Название: Воспитательный процесс
Размер: драббл (592 слова)
Персонажи: Локи Викер, Нервный Предмет (ребенок), упоминается Цирцея Викер
Категория: джен
Жанр: ангст
Рейтинг: от R до NC-17
Краткое содержание: эпизод взросления Нервного Предмета в доме супругов Викер
Примечание: речь идет о жестоком обращении с ребенком

Предмет плакал. Упал на попу – и плакал, заливаясь слезами. Непонятно, откуда они в таком количестве брались в этом тщедушном тельце.
Локи поморщился.
Весь день он старался не обращать внимания, как этот таскается за ним, неловко переставляя ноги. Интересно, кто все-таки научил отродье ходить – не Цирцея же. Локи хмурит лоб и вспоминает, что к нему заходила сестра Эрин, и долго ждала, пока Локи не вернулся с работы. Цирцея была занята, вот и не уследила. Эрин верила в Юзера, который, надо думать, и приказал ей возиться. Локи хмыкнул.
Предмет, по его мнению, не заслуживал вообще ничего. Нелюдь. Даже не инопланетянин.
Но назойливое отродье продолжало реветь на всю комнату.
Локи отложил книгу на стол и поднялся с дивана. Неторопливо подойдя к этому, поднял его на руки. Посмотрел в белесые бессмысленные глаза. Предмет таращился на него без испуга или удивления, что дополнительно раздражало. Вызвать в Предмете хоть какие–то чувства или реакции было дохлым номером.
Дополнительный стимул к эксперименту, как говорила Цирцея.

*
...скальпель с равнодушной неотвратимостью вонзается в детскую руку, зафиксированную на столе. Там должна лежать медицинская кукла, во внутренности которой набита всякая требуха – но долго ли заменить одно на другое. Предмет не кричит, только распахивает рот, будто выброшенная на берег рыба. Тощая, ничуточки не питательная.
Движение лезвия сопровождает влажный звук – оно проходит сквозь плоть с едва ощутимым сопротивлением, взрезает до кости. Предмет не закрывает рот, но его вопль беззвучен. Нелюдь.
В разрез погружается другой инструмент. Шипцы разводят края, открывая участок кости. Предмета колотит мелкая дрожь, за которую он бы уже схлопотал пощечину – но в лаборатории на этот раз нет Цирцеи, а экспериментатор не должен отвлекаться. Без ассистента сложнее, но тоже можно работать.
Пальцы берут пробирку, наклоняют – капли голубого вещества с легким шипением падают на кость. И вот теперь существо, выглядящее как сим-ребенок, наконец истошно ревет, срывая связки.

*
Локи отвесил Предмету полновесную оплеуху, чтобы тот перестал скулить, и вернулся к записям.
Халат он уже сменил на повседневную одежду и собирался дождаться Цирцею с работы (их выходные были в разные дни, соответствуя разным ступеням карьерной лестницы), в это время перечитывая свои заметки после эксперимента.
Предмет сидел на детском стульчике. Половина лица была красной, рука, тщательно забинтованная, висела бесполезным придатком. Локи не обращал на это внимания. Главное, что поставил отродью еду, за что Предмету уже следовало бы быть благодарным. Впрочем, Локи помнил, что Предмет не умеет говорить. Да и ходит в основном под себя – и вот это уже не дело. Локи подумал, что тренировки по поводу горшка могли бы быть не лишними, но заниматься этим должна точно не Цирцея, которая и так была вынуждена тратить драгоценное время на гигиену Предмета.
Хорошо, что служба опеки им не интересовалась.
Словно бы такого ребенка никогда не существовало в Стренджтауне.
Да продлятся гипотетическим Юзером дни Оливии Спектер, хранительницы их общей тайны.

*
...волосы на голове сгорели почти совсем, их заменяют ожоги. Глаза, кажется, целы, этот водянистый блеск не спутать ни с чем. Пижама обугленными кусками свисает с тельца. Предмет, нервно дергая головой, сидит на месте своей кроватки – пожар успел перекинуться и и на эту подвальную комнатушку. Прибор в лаборатории Викеров взорвался очень невовремя – как раз пока Локи, оттащив доевшего пищу Предмета на место, отдыхал за шахматами.
Локи резко поднимает этого, вглядывается, констатирует, что Предмет действительно жив. А потом тащит в ванную комнату. Предмет молчит, только обожженная голова продолжает подёргиваться. Отвратительное движение, как отвратительны шрамы, отвратительны безвольность и равнодушие, делающие его таким подходящим объектом – для всего, что творят с ним супруги Викер.
"Кричи", – зло думает Локи Викер, – "кричи, отродье! Плачь, пытайся научиться хоть каким-то словам, хоть чему-то! Укуси, убеги, что угодно. Может быть, я тогда поверю, что ты – тоже сим".


Название: Получи и плати
Размер: драббл (999 слов)
Персонажи: Тэнк Грант, генерал Базз Грант, Рик Грант, Бак Грант
Категория: джен, слэш
Жанр: драма
Рейтинг: от R до NC-17
Краткое содержание: Тэнка все это раздражает и он хочет что-то с этим сделать. И делает.
Примечание: упоминание секса с несовершеннолетним

Тэнка всё раздражает.
Он совсем не против стать военным, как и папаша. Но папаша слишком уж перегибает палку в последнее время и никак не может запомнить, что Тэнк уже не ребенок. Тэнк подросток; почти совсем взрослый. Уже щетина на щеках, на которую он в зеркало смотрит с гордостью. А генерал Грант бьет кулаком по столу и снова заводит про этих сыновей ламы – наверняка последней из шлюх среди лам – Опылительном Технике и его последышах.
Тэнк дерется в школе с Джонни Смитом, сколько помнит себя, но папаша слишком уж ограничен.
Тэнк зло ковыряется в завтраке.
Его раздражает не только папаша, но и братец – Рик, отрастивший волосы, с манерами педика. Того и гляди, притащит какого-нибудь парня и начнет трахаться с ним прямо во дворе или в собственной комнате. И Бак, младший, который прыгает везде с улыбкой от уха до уха и все порывается спросить папашу, чем так плохо дружить с Джилл Смит и почему ученый хуже военного. Тэнк уже задолбался одергивать ребенка. Если Бак потеряет любовь отца, то нормально не вырастет. Но любви самого Тэнка к Баку это все-таки не способствует.
Тэнк хочет сделать со всем этим что-нибудь. Страстно хочет.
Поднимает глаза кверху, стукнув ложкой о пустую тарелку.
Он отчаянно просит, не зная толком, у кого и что. Просто сделать что-нибудь.
Потом рывком встает, задвигает стул и уходит, не потрудившись помыть тарелку. У Тэнка Гранта завтра гребаный день рождения, а сегодня ему последний раз в школу.

*
Тэнк возвращается из школы вместе с братом. Рик нарочно ведет себя так, словно с Тэнком они незнакомы. Рик был любимчиком матери, а папаша, сколько ни бился – и не колотил Рика – не смог вбить в среднего сына ничего военного. Неженка, – сплевывает Тэнк. И замечает у неженки на подбородке волосы.
Их мама погибла от удара током. Кажется. Тэнк улыбается, прежде чем толкнуть братца в бок и сказать, наклонившись вплотную: "Одолжу бритвочку, электрическую". Рик неуверенно улыбается в ответ, но все же верит в доброжелательность брата. Идиот. Тэнк просто хочет, чтобы вокруг было меньше вещей, делающих мир таким раздражающим.
Тэнк берет под мышку домашнее задание, которое, наверное, уже не стоит делать, хотя тяга – стойкая. Рик же, как кукла, вдруг останавливается, кладет домашку на землю, механически кивает. И решительно – ну надо же, гламурный педик и решительность, – идет к лестнице, потом наверх.
Тэнк читает книжку по механике, когда слышит из ванной комнаты дикий вопль корчащегося под током братца. И переворачивает страницу.

*
После того, как нашел труп, свертком валяющийся у раковины, генерал Грант сильно сдал.
Словно даже не заметил, как его оставшийся сын стал взрослым. Тэнк осматривает нового себя в зеркале – подтянутого, стройного, мечту всех девчонок, – и остается доволен. Папаша молчит, стоя у окна, словно забыл, что собирался делать – или словно о нем забыли. Забытый сим.
Тэнк думает, что было бы неплохо жениться. Или хотя бы заняться сексом.
Папаша перестал вести одни и те же разговоры за завтраком, обедом и ужином, на тренировке и у телевизора, но Тэнк почему-то чувствует себя неуютно, вперемешку со вполне понятным облегчением.
Генерал Грант выходит во двор, словно наконец что-то вспомнив. А Тэнк идет к телефону – звонят.
Оказывается, звонят именно ему.
Ну и пусть папаша шатается по двору. Тэнк надеется, что при этом начавший съезжать с катушек генерал Грант ни с кем не подерется.
Тэнк затаптывает в себе тревогу, как затаптывают ногой сигарету.

*
Оказывается, педики – это не так уж плохо, – думает Тэнк.
Он с двумя приятелями, которых уже успел приобрести за первые день-два на работе – военный, конечно, как и собирался, – хорошо повеселились в Даунтауне и достаточно выпили. А теперь один из их новых знакомых стоял, упершись в стену и отставив зад, а Тэнк пристроился к нему сзади. От выпитого все это казалось вполне нормальными. Тем более, что трахает Тэнк, а не Тэнка трахают.
Надо было попробовать с братцем, – думает Тэнк.
Тогда, может быть, и не пришлось бы…
Тэнк иногда ловит себя на мысли, что ему не хватает Рика, хотя он даже не плакал над могильным камнем.
Тэнк кончает и отходит от педика у стены, к которому уже спешит пристроиться последний тэнков приятель.
Возвращаясь домой в такси, Тэнк не может избавиться от липкого предчувствия – и даже не удивляется, найдя отца мертвым, облепленным мухами. Дом они старались даже без матери содержать в чистоте, разве что Тэнк иногда и правда не мыл тарелки.
Над телом генерала Гранта рыдает Бак. Тэнк чувствует раздражение вперемешку с чем-то еще.
Что хотел, то и получил. Ну да.

*
У Бака день рождения. Бак сейчас задует свечи на торте и станет подростком.
У Тэнка с самого утра голова пухнет от мыслей.
Гостей Бак не приглашал. Бак перестал улыбаться во все зубы, и ему некому теперь задавать неудобные вопросы. Во дворе дома Грантов теперь не одна могила, а три.
А у Тэнка теперь куча времени – на тренировки, на магазины, на бассейн, на чтение, на девиц. На что угодно.
И еще забота о Баке, но Бак справляется сам, и отлично. Бак тоже должен бы стать военным, а будущему военному нежности ни к чему. Хотя Тэнк думает в том числе и о том, что ну какой, к ламам, из Бака военный.
У Бака мягкое лицо. И он любит ловить бабочек.
Тэнку всегда были безразличны бабочки.
А теперь безразличен Бак.
Тэнк сидит на диване и пытается зацепиться за воспоминания, пока Бак уныло плетется к деньрожденному торту.
Вот он помогает отцу учить Бака ходить. Вот вместе с матерью его кормит.
Бесполезно.
Бак задувает свечки.
Мягкий, добрый, притихший Бак. И бесчувственный чурбан Тэнк, сделавший все, как хотел.
В голове словно звучит голос Юзера: "Это твоя плата". Становится легко и пусто, как будто Тэнк полый внутри. Там теперь воздух, свежий холодный воздух, и единственная мысль. Как приказ.
– Подойди, – командует Тэнк брату. Бак нерешительно, но все же подходит.
Тэнк кладет ладонь на затылок подростку. Ерошит жесткие светлые волосы. И надавливает, заставляя брата опуститься перед собой на колени.
А затем расстегивает ширинку и чуть ли не сует Баку в зубы твердый орган – стремительно восставший, не иначе как тоже по воле Юзера. Цена, значит.
– Соси.
Бак, тоже кажущийся пустым и легким, не спорит даже сейчас, и Тэнк, оглашая дом громкими бесстыдными стонами вперемешку с руганью, больше не думает ни о чем.


Название: Бассейн
Размер: драббл (692 слова)
Персонажи: НЖП
Категория: джен
Жанр: ангст
Рейтинг: от R до NC-17
Краткое содержание: каждый хотя бы раз, но оставлял своего сима в бассейне, не так ли?..
Примечание: смерть персонажа

Сегодня она вышла из дома. Как обычно.
Она чувствовала волю Юзера, направлявшую ее жизнь. Это тоже было обычно. Это наполняло смыслом существование сима.
Она полила цветы. Солнце. Трава. Обычные. Всегда были, и всегда будут.
На заднем дворе у нее был небольшой бассейн – она мечтала о нем давно. Копила деньги. Деньги были ее главной мечтой, точнее, состояние – но пока она собирала кругленькую сумму, можно было радовать себя и покупками. Время от времени.
Она была некрасивая. Такой ее создали – она ведь не рождалась, только получила стандартные воспоминания о какой-то встрече с каким-то Незнакомцем, о поцелуе, о ласках. Да еще набор друзей – ну что ж, друзья помогали в карьере. А она забралась уже высоко по карьерной лестнице.
Она была некрасивая, но к ней переехал симпатичный молодой человек с маленькой дочерью. Их свел Юзер. Цыганка нагадала, что они станут идеальной парой, а дальше было свидание, темные улицы Даунтауна и сумасшедшая ночь, первая в ее жизни.
Она была счастлива сегодня.
Она повернулась вокруг себя, одним взмахом меняя повседневную одежду на открытый купальник. Зашла на трамплин и прыгнула – показатель навыка физической культуры ей это позволял.
Она не сразу заметила, что случилось.
Плавала она долго и самозабвенно, ничто лучше не помогало ей расслабиться и повеселиться, да и навык неуклонно улучшался, не говоря уж о фигуре. Но через несколько счастливых часов она бросила взгляд на край бассейна.
И не нашла лестницу.
Она ощутила первый, невнятный еще укол страха.
Начала водить головой из стороны в сторону, держась на воде – может быть, ей напекло солнцем голову, и она забыла, где лестница? Нет. Трамплин остался на месте. Точно там же. Исчезла только лестница. Единственный выход.
Она заперта тут.
Она пыталась плавать, как обычно, малодушно надеясь, что если хорошенько постараться и забыть обо всем, то лестница, возможно, вернется. Юзер смилуется над ней. Ведь она была таким хорошим симом. Таким правильным. Всегда слушалась и не доставляла проблем.
Сначала ей захотелось есть. Внутри образовалась сосущая пустота, и она готова была уже палец себе откусить – но симам не положено откусывать себе пальцы. Она махала руками, едва не погружаясь в воду по макушку, пыталась привлечь к себе внимание – если не Юзера, то хотя бы сима, переехавшего к ней. Он тоже не смог бы ее спасти, но ей было бы легче.
Она глотала воду из бассейна, хоть немного утоляя жажду. И чувствовала неуклонно подступающую слабость. В сознании стали появляться образы софы, лежанки, кровати. Всего, на что можно было упасть и забыться тяжелым сном.
Глаза закрывались сами.
Руками она била по воде всё медленнее, собирая для этого остатки сил. Она не хотела. Она не хотела!
Она задышала чаще, пытаясь бороться до последнего, но не смогла всплыть.
Первый глоток воды попал не в то горло. Вода заливала в нос, она отфыркивалась, кашляла, но тело становилось чужим, неуправляемым куском вещества, и только вода, вода, вокруг была сплошная вода. Скоро ее тело будет совсем состоять из воды, – проплыла по ее сознанию сонная мысль. Спать хотелось смертельно.
Смертельно. Да.
Она продолжала дышать, уже ничего не желая. Закрыв глаза. Вода заполняла ее легкие, затекала через рот и нос, это было больно и тошно. Она дышала просто потому, что не могла прекратить, хотя это, наверное, было бы даже лучше.
По ее рукам и ногам прошли судороги. Чужой кусок вещества. Она не могла с этим справиться, она даже видеть почти ничего не могла. Казалось, она распухает от воды, скоро станет совсем толстой, как воздушный шарик, лопнет – и так умрет. Именно так. Вокруг была сплошная голубизна, ядовитая голубизна.
Юзер, зачем?! Почему ты оставил меня?! Почему ты так жесток?!!
Она не слышала ничего. Бомм–бомм, пыталось еще стучать сердце. Оно боролось дольше нее, своей хозяйки. Но медленней, медленней. Как разладившиеся часы. Последний удар. Она еще почувствовала это.
Ей хотелось кричать от душной боли, заполнившей все тело в этот момент – но кричать она уже не могла. Вода в легких, вода везде. Разве что пара пузырьков всплыла на поверхность бассейна.
Непослушное тело еще несколько раз дернулось, она еще успела лениво подумат, как уродливо и жалко это должно быть со стороны. Хорошо, что он и его дочка не видят. Дочку бы вырвало.
Сознание угасало. Последняя вспышка. Голубизна вокруг.
Непослушное тело растворилось в воде без следа.
Только могильная плита появилась рядом.
У нее была слишком обычная, слишком правильная, слишком надоевшая скучная жизнь.


Название: Мама
Размер: драббл, 876 слов
Пейринг/Персонажи: Дирк Дример, Даррен Дример, Дарлин Дример, упоминается Кассандра Гот
Категория: джен
Жанр: ангст, хоррор
Рейтинг: NC-21
Краткое содержание: симов можно воскресить; но лучше при этом запастись достаточным количеством симолеонов
Примечание: каннибализм; вольная фантазия на тему реалий игры

Дирк мечтал о деньгах. Не так, как о деньгах обычно мечтают подростки – мобильник там купить, или плеер, или лишний раз сбежать вечерком на свидание в Даунтаун. Он, конечно, не прочь был бы немного прибарахлиться и хотя бы не ходить в одном и том же комплекте одежды, а может, и дарить Лилит, с которой гулял, что-нибудь этакое. Но у Дирка имелась цель, а это чего-то да стоило.
Мама умерла внезапно. Была – и нет. У них всегда не хватало денег, и мама даже больная ездила на работу, а потом просто легла и не встала. Они с отцом поставили могильный камень у дерева, оделись в лучшие костюмы и долго плакали. Они очень любили маму.
Только Дирк, кажется, любил больше. Потому что это отец привел в дом сбежавшую от богатенького жениха-ловеласа Кассандру Гот, сообщив, что та будет теперь жить с ними. Дирк был не дурак. Дирк всё понял. Но от этого только сильнее захотел вернуть маму.
Об этом шептались. В школе, в некоторых заведениях Даунтауна, на отдыхе. Если заплатить Смерти... позвонить по такому особенному телефончику... то всё возможно.
Поэтому Дирк и мечтал о деньгах. Устраивался на подработки, приходил поздним вечером усталый, как собака, скатился на тройки – но симолеоны капали. Часть приходилось отдавать отцу, но от Кассандры Гот был один несомненный плюс. Она неплохо зарабатывала сама, а Даррен Дример мог себе заниматься рисованием, как и хотел.
Впрочем, у Кассандры Гот вскоре нашелся и еще один плюс.
Она устроилась на работу в область паранормальных явлений. И однажды Дирк, злой и потный, притащившийся с работы после нагоняя от начальства, увидел в коридоре их домика тот самый телефон. Каким-то чутьем он сразу узнал – да, оно. Точно.
Дирк едва сдерживал дрожь, пока принимал душ, наскоро перекусывал чипсами и соком, а потом проверял сбережения. Он мог потратить только свои. Ни симолеоном больше.
Палец дрожал, набирая единственный возможный номер. Отец, кажется, был где-то там наверху, увлеченный своим рисованием, а Кассандра Гот еще не вернулась с работы. Дирк всё же улыбнулся, представив, как классно было бы – отец спускается по лестнице и видит маму. А потом они обнимаются, и всё снова становится хорошо.
Потусторонний голос заставил Дирка вздрогнуть. Он совсем не так решительно, как собирался, назвал имя мамы, а потом повторил еще раз – громче, чтобы даже Смерти всё стало ясно.
Совсем мало денег он платить, ясное дело, не стал бы – все знают, что за просто так Смерть никого не отпустит, и либо биться рыбой об лед в самый момент (жаль, тогда Дирк ничего об этом не знал), либо отдавать симолеоны. Он сначала подвинул в сторону телефона половину – и монеты исчезли с легким шелестом, словно их кто-то слизнул.
«Мало».
Дирк сказал себе, что мама нужнее. Оставил себе только двадцатник – на те же чипсы. И остатки сбережений тоже растворились в воздухе. А телефон замолчал.
Теперь оставалось только сидеть и ждать. По рассказам, времени не должно было пройти много.
И точно – в центре комнаты что-то засветилось, так, что Дирк вскинул руку, заслоняясь локтем.
– Мама?..
Это действительно была мама – ровно в той же одежде, в какой тогда прилегла подремать. Только какая-то не такая. Кожа у мамы была грязно-серая, с сине-черными трупными пятнами, где-то собиралась в складки, а где-то туго обтягивала кости. Ногти казались черными, а под глазами лежали мешки, как будто мама не спала долго, очень-очень долго. Сами глаза смотрели на Дирка равнодушно и тускло. Ему стало страшно – будто кто-то сдавил горло сильной костлявой рукой, и нельзя было издать ни звука.
Мама улыбнулась – мертвыми синими губами, тоже пятнистыми. Голова у нее слегка свисала на бок и подергивалась, и улыбка оттого дергалась тоже, как привязанная на ниточках.
Дирк попятился, а мама пошла к нему. Она двигалась с трудом, приоткрыв рот, подволакивая ногу и дергая руками, словно не до конца владела мышцами. Мама когда-то была очень спортивной, и даже брала сына в город на тренажеры. Правая рука не слушалась маму, она зло рыкнула и дернула – сустав влажно хлюпнул и встал на место лучше. Мама снова улыбнулась.
На лестнице послышались шаги. Дирк быстро оглянулся, насколько мог – это был точно отец.
– Дарлин? О Юзер милосердный… Дарлин.
Мама медленно подняла голову. И Дирк испугался, кажется, еще сильнее, чем вообще думал, что может – ему захотелось кинуться к отцу, оттащить от мамы, чтобы они не обнимались, чтобы мама – такая мама – не целовала его и не уводила от гребаной гордячки Кассандры Гот.
Из горла мамы вырвался какой-то звук. Отец спускался к ней, как лунатик, а Дирк забился в угол.
Мама и правда обняла отца, притянула к себе и впилась в его губы своими жадно и ненасытно, как в мелодрамах по телевизору. А потом ее пальцы сжались на горле бывшего мужа – она стискивала их еще сильнее, до хруста хрящей, до выкатывающихся глаз и синевы на темной коже. Послышался клацающий звук, и Дирк увидел, как мама вытягивает изо рта отца что-то сине-красное.
Его едва не стошнило, когда он понял, что это отцов язык, и сейчас мама сосредоточенно этот язык жует.
Дирк стоял на коленях и все же блевал, когда мама вскрыла черепную коробку отца и начала высасывать оттуда нечто бело-желтое, студенистое – ясное дело, мозг.
В фильмах ужасов всегда говорили, что зомби любят мозги.
Дирк всхлипнул, как какая-то девчонка. Он мечтал, что мама вернется и все будет, как в детстве.
Мама отбросила мертвое тело отца, за которым вскоре должна была прийти Смерть, и повернулась к Дирку, протягивая серо-синюю руку со скрюченными пальцами. Мама. Зомби, пустышка, игрушка Смерти.
У Дирка не осталось больше сил даже кричать.


Название: ...покуда смерть не разлучит нас
Размер: драббл, 917 слов
Пейринг/Персонажи: Паскаль Кьюриос, Видкунд Кьюриос, Лазло Кьюриос
Категория: джен
Жанр: дарк, хоррор
Рейтинг: NC-21
Краткое содержание: жизненный путь ученых может привести туда, куда не слишком хотелось бы
Примечание: большие условности касательно реалий игры; упоминание мужской беременности; намек на инцест; в перспективе смерть персонажей

Паскаль просыпается и смотрит в потолок. Лампы на потолке не горят, из далекого окна сочится сумрачный свет – похоже на раннее утро. Или, скорее, на полдень – поправляет сам себя Паскаль, нащупывая на прикроватной тумбочке свои очки.
Паскаль спускает ноги с кровати. Под ногами хлюпает. Наверное, из ванной опять натекло. Или из детской. При мысли о детской Паскаль слабо усмехается. Он еще не отвык так думать о той комнате. О том закутке, который он заботливо отвел, ковыляя под дому со вздувшимся тяжелым пузом, то и дело останавливаясь, чтобы перевести дыхание, и мечтательно улыбаясь – всегда мечтал о ребенке, вот только женщин не хотел никогда.
Паскаль плетется в ванную. Он не выспался, но это не имеет значения. Паскаль хочет посмотреть, что там, – пока этого не увидел Лазло. Или Видкунд.
Он вообще не высыпается с того времени, как это началось. Никто не высыпается.
В ванной комнате залит весь пол. Вода, смешанная с кровью, выливается за край ванны. Вытекает из раковины. Видкунд – у него не хватает сил закрывать краны до конца. А у Паскаля не хватает навыка их ремонтировать.
Паскаль старается не смотреть в ванну. Но все же смотрит. Там плавает то, что было его ребенком. Его маленьким мальчиком. Паскаль морщит лоб, пытаясь вспомнить имя, которое придумывал. Тельце плавает лицом вниз, тельце уже не младенца, а маленького ребенка, покрытое множеством то ли язвочек, то ли укусов, из которых продолжает сочиться кровь. Кровь не останавливается, тельце не исчезает – как будто Смерть позабыл про дом Кьюриосов.
Паскаль думает, что Смерть все же придет. Когда никого в этом доме больше не останется, и дом умрет, вручив свою дальнейшую судьбу Юзеру. Тому самому, в которого они, ученые братья, так плохо верили.
И, возможно, заплатили как раз за это.
Паскаль вытирает пол шваброй. Безнадежно, и руки почти не слушаются – у них почти кончилась еда, даже с учетом всех читерских штучек, еще остававшихся в распоряжении.
Жили-были три брата...
Так часто начинаются сказки.
Паскаль стоит, привалившись к стене у раковины, выпустив швабру из рук. Где-то слышатся шаги – неровные, неверные. Это, должно быть, Видкунд.
Жили-были.
Они были учеными, без страха проникавшими в ткань бытия Симлэнда. Они ничего не боялись. Они всегда были вместе – они так обещали друг другу еще когда были подростками, забившись под одеяла на сдвинутых близко кроватях, сцепив руки, а потом смешав кровь и сперму в знак этого. Подростки любят красивые и слегка леденящие душу жесты. Подростки не думают о будущем.
А будущее настает.
Три брата: старший, самый умный, средний, вполне обычный, и младший, почти дурак.
Лазло был карьерист и немного пижон. Он хотел красивую девчонку и двоих карапузов, и всегда смеялся к месту и не к месту. Сейчас Лазло не смеется, он сидит в своем углу и смотрит в микроскоп, что-то разрезая и смешивая, и только иногда встает, чтобы приготовить еду из последних скудных запасов. Всё реже. Но у Лазло – самый высокий навык кулинарии. А они – его братья.
Лазло больше не смеется, но и не плачет и не кричит, страшно искривив лицо. Паскаль помнит, как кричал Видкунд в тот день, когда все началось.
Паскаль выходит из ванной комнаты, не открывая глаз. Он вытер столько, сколько мог. Это бесполезно. Бессмысленно.
Три брата: старший, самый умный...
У него был ребенок. Была премия за научные достижения. Круглые очки, растянутая майка с "летающей тарелкой" и стоптанные отцовские шлепанцы. А потом он сделал лекарство в лаборатории. И дал его Видкунду, тоже ждавшему инопланетного ребенка. Видкунд же болел, а Паскаль – старший, умный брат – всегда знал, как лучше.
Паскаль натыкается на Видкунда в коридоре и поднимает взгляд.
...средний, вполне обычный...
Видкунд сумасшедше улыбается. В животе у него дырка, овальная, там, где должен был находиться живот. В животе должен был быть ребенок – но то, чем стало дитя Видкунда, выбралось, прогрызя ход наружу по живому. И с тех пор эта дыра не затягивается, светится желтым и оранжево-алым на бледной коже, покрытой светлыми волосками. Там шевелятся кишки, это единственное, что можно рассмотреть толком. Паскаль сглатывает.
Он знает, что Видкунду больно. Видкунд кричит по ночам и плачет днем, свернувшись в комок в углу. Его разум угасает, но умереть он не может. Его потребности пока что удовлетворены. На том же отвратительном уровне, что и у других братьев, но хватает.
Это тянется с того самого дня, как Видкунд лег спать, выпив микстуру, а в доме Кьюриосов остановилось время.
Бледный, всегда одинаковый свет.
Невозможность выйти на улицу.
Один и тот же час на часах.
И ни за кем из них больше не приезжает машина.
Телефон – не отвечает тем более.
Паскаль идет по коридору дальше, на кухню, мимо детской, откуда слышится чавкающий звук – порождение Видкунда пожирает само себя, не удовольствовавшись куском плоти родителя, брошенным ему этим самым родителем, захлебывавшемся в истошном крике. Кровь оттуда уже даже не подтекает, только какая-то жижа. У Паскаля сейчас нет сил её подтирать.
…младший, почти дурак.
Паскаль, заходящий на кухню, вздрагивает при виде детского стульчика и садится за стол. Над грязными тарелками кружат мухи. Он слышал, что мухи могут съесть сима-грязнулю – запросто.
Рядом слышится щелкание по клавишам. Лазло пытается что-то найти в компьютере – то ли в их прошлых исследованиях, то ли где-то еще.
Лазло – самый упрямый. Но он не хочет ничего видеть, кроме научной задачи.
Паскаль почти улыбается, протягивая руку и чувствуя, как муха больно кусает его запястье. Он должен поесть, и отнести еды братьям, пока это еще имеет хотя бы какое-то значение.
Лазло сидит над микроскопом и обещает, что справится. Он что-нибудь придумает, он, младший-дурак, который по законам сказки всегда оказывается самым умным. Спасителем старших братьев.
Лазло обещает, но Паскаль не верит ему.
Паскаль точно знает, что им не выбраться. Они останутся здесь, навсегда, вместе.
Как и обещали друг другу – брат брату – когда-то.
Покуда смерть не разлучит их.