И немного "Легенды...". Со старого круга однострочников.

[grey-kite]

В первом драббле подразумевается понятно, что.
И все-таки к данному... пейрингу я отношусь скептически. В том числе и ввиду описанного здесь.

Б-16. Доминик Сен-Пьер|(/)Пауль фон Оберштайн. Вопрос об Эльфриде был не единственным…

670 слов

Когда один из подчиненных, отвечавших за ход расследования, попросил его присутствовать на допросе лично – он пришел, поскольку не считал верным пренебрегать обязанностями. Хотя военный министр думал в это время совсем о другом, что если и относилось к обязанностям, то к обязанностям иным.
Возможно, его могла бы заинтересовать эта женщина – Доминик Сен-Пьер, певица, актриса и любовница ландшерра; данные из досье всплывали на внутреннем экране сами собой. Возможно. В иных обстоятельствах.
Сейчас он смотрел на нее – и понимал, что она не занимает даже десятой части его мыслей. Она сидела на жестком металлическом стуле, щурясь от яркого света, направленного ей в лицо. А ему было всё равно, он даже не мог точно вспомнить, зачем именно находится здесь. Ему нечего было сказать и нечего спрашивать.
Но что-то спросить было необходимо. Секунды тянулись непозволительно долго, а военному министру не стоит мешкать в кабинете следователя. Его ждут дела.
И его мысль зацепилась за другую женщину – едва не стоившую положения покойному гроссадмиралу Ройенталю. По имевшимся сведениям, та могла быть как-то связана с подозреваемой: ведь кто-то же помог ей тогда добраться до Хайнессена. Тогда он задал вопрос, только чтобы задать:
– Известно ли вам, где находится Эльфрида фон Кольрауш?
Доминик Сен-Пьер покачала головой и едва пожала плечами. Это очевидно значило: "нет". Но ему было всё равно, врёт она или говорит правду.
Он уже повернулся, чтобы уйти.

Однако потом, уже просматривая документы на экране портативного компьютера – необходимые, но не заслоняющие очевидного, страшного и простого, – он почему-то вспомнил о ней. О том, кем она была, и что из этого следовало. Нет, подобное вовсе не имело значения, если вдуматься, – едва заметная аналогия, которую отвергнет любой аналитический ум.
Но все-таки он пришел к ней еще раз, уже по собственной воле. Во внутренние помещения, где содержались подследственные.
Она заметила его приближение, повернувшись, когда дверь камеры приоткрылась, впуская сначала свет, а затем – тень. Он не опасался, что она сбежит – можно было сделать какие-то выводы даже по изученным данным и паре скользящих взглядов.
Он постоял так немного, подбирая на этот раз слова более взвешенно, но всё еще не зная, зачем точно находится здесь. Она ждала.
– Вы оставались с ним до конца, не так ли?
Она кивнула – с достоинством. Достоинство даже в тюремной камере, даже в ситуации неизвестности. Он подумал, что мог бы уважать ее, возможно, если бы знал получше.
– Позвольте узнать: почему?
Она подняла голову медленно, как сквозь воду, и посмотрела ему в лицо. И начала говорить, как бы на ощупь, подбирая слова, не позволяя себе потерять привычную уверенность и на секунду.
– Есть такая вещь... Не любовь. По крайней мере, "любовью" в наших кругах называли что угодно, кроме вот этого. Даже не верность – верность всегда безусловна, а я всегда знала, что у меня есть и другие – как бы вы сказали, приоритеты. Может, более важные в моих глазах. И вот эта вещь – она значит, что ты останешься до конца, каким бы он ни был. Даже если уже разочарование стоит в горле, как дрянное пойло, которое не проглотить и не выплюнуть.
Она замолчала. По ее глазам ничего нельзя было понять – как и по его собственным; и сейчас этой особенности своего зрения он был рад. Как и тому, что стоит, сложив за спиной руки – так, что задержанная не видит, как побелели костяшки.
– И что же потом? После... конца? – спросил он тихо и глухо.
Она усмехнулась, не отводя взгляда.
– Жить. Наверное. Если получится. Такие вещи – они волей-неволей становятся смыслом, всем сразу или только большим куском. И вопрос в том, останется ли что-то. Может быть, просто не захочется этого – жить. Но у меня осталось. И именно поэтому я вам ничего не скажу, – она откинула упавшую на лицо лишнюю прядь. – А доказательств и материалов на меня у вас нет. Личная жизнь здесь не доказательство.
– Пусть так, – отозвался он.
Она молчала. Ей было все равно, так же, как недавно ему самому.
Не стоило говорить, что ее отпустят – должны отпустить. Она сама это знала.
Он просто коротко кивнул, повернулся и вышел, не забыв тщательно запереть дверь.
"Может быть, просто не захочется этого".
Он пытался отогнать эту мысль и образ человека, главы государства, на смертном ложе – чувствуя спиной понимающий больше, чем надо, взгляд рыжеволосой женщины. Хотя она уже не могла видеть его.


Б-4. Аннерозе. Проводит магический ритуал, чтобы помочь брату победить.

225 слов

За окнами понемногу темнеет.
Надо бы зажечь лампы, но сегодня вечером ей хватает единственной свечи – архаичной даже по меркам Рейха вещи ручной работы, какие поставляют в императорский дворец ради самых великолепных балов. Это знак роскоши, но она – сумевшая добыть связку таких свечей – не считает подобное важным. Для нее свеча имеет совсем другое значение.
Огонь горит ровно, но всё равно неярко. Она подносит ткань чуть ближе к глазам.
Ей нельзя ошибиться.
Она поняла это давно – еще только выйдя из детского возраста: ее вышивания говорят о судьбе. То, что она вышьет ночами – не всякими, только определенными, но чаще всего она чует такие ночи сердцем, – то сбудется.
Она ведет иголку четко, прокладывая узор – как он в это время прокладывает свой путь в море звезд. Она вышивает звездное море, корабли, сходящиеся на полях сражений, ярость и гнев, людей, спешащих навстречу неизбежности. Она вышивает незнакомые лица, но знает, что все они значимы для чего-то. Она вышивает, и это оставляет ее равнодушной.
Она вышивает победу и торжество своего брата, и ее душа поет. Неслышимо, беззвучно, ведь ничто не должно нарушать тишину. Только мерные движения иглы, только ровный огонь свечи. Только едва слышное дыхание.
Она прикрывает глаза, и рука продолжает вышивание словно сама по себе. Судьба, которой еще только предстоит совершиться.
Белый корабль, бесстрашно идущий навстречу будущему.
На бледных губах появляется слабая тень улыбки.
В распахнутом окне горит та самая – единственная – звезда.