Не знаю, зачем этот текст. Просто взял, и появился.
Этот пост был написан в мае прошлого года - когда, собственно, и сам текст.Перечитывал-редактировал "Самое темное время суток" - его опубликую как-нибудь в другой раз, пропавшие при последнем редактировании "мелочи" всё же лучше восстановить, раз уж они касаются матчасти.
Ситуация имеет место быть после окончания
"Осознанной необходимости" (которую я все-таки считаю одним из лучших своих текстов, как бы там ни было). И долженствует, видимо, как-то объяснить то, что я вижу Роуз в более позднем таймлайне союзницей диктатора Скара не под прицелом его палочки, а на вполне добровольных основаниях - хотя, замечу, по-прежнему настроенной скептически к его идеям.
Но это еще поправимо.Впрочем, Скару в плане любых "личных взаимоотношений" не слишком-то повезло - учитывая, что и в политическом плане действительно "этой зимой ничего не заканчивается" (где бы взять время на проработку матчасти к этой завершающей части цикла, при том, что оно вообще в дефиците при его разрастании, а объемы иных дел не уменьшаются), иметь у себя двоих ментально-нестабильных, не отошедших от потери - то еще удовольствие. В случае с Роуз привязанность - это ее дядюшка и начальник, в случае Лисандра - Элс.
Практически единственный слэшный пейринг, которому я искренне симпатизирую - это взаимоотношения двух моих собственных персонажей с закономерным финалом на фоне политического пиздеца. Что-то обо мне это говорит.И что Скар решит относительно их - я и сам не знаю. Вероятнее всего, постарается занять обоих текущими организационными делами по переходу магсообщества "на новые рельсы", благо, что граждане они способные и ответственные - а вопросы личной жизни отложит на неопределенное дальнее будущее. По крайней мере, я бы на его месте так и сделал. Потому что ну нахрена. Сначала - самое приоритетное, а вопросы такого рода к приоритетам не относятся, даже если не брать в расчет того, что Скар тоже оперирует скорее категориями привязанности, чем "любви" (тем более "романтической").
Если однажды среди моих фокальных персонажей окажется индивид, оперирующий последним понятием, я с трудом задавлю в себе порыв убежать подальше.В общем.
Название Aftermath
Персонажи - Роуз "Рыжая" Уизли, Скорпиус "Скар" Малфой.
Вселенная - цикл "Двадцать пять лет спустя".
Рейтинг - детский (с поправкой на условия).
Финал относительно оптимистичный (с той же самой поправкой).
Хотя последнее предложение как бы намекает нам.читать дальшеРоуз молчит.
Слова Скорпиуса – Скара, Вождя-со-шрамом, ее вождя теперь и отныне – продолжают звучать у нее в ушах. Она ничего не слышит – ничего из привычных звуков военного лагеря – только эти слова: "Мы идем на Лондон". Она оглохла, шум дождя – осеннего упорного ливня – и тот не достигает ее. Упрямый голос вождя – только он звенит у нее в мозгу, отдаваясь эхом от стенок черепа. Мы. Идем. На Лондон. Несколько слов.
Роуз молчит, тупо глядя на палочку у себя в руке. Вертит ее, неловко, словно нечто чужое и непонятное. Хотя знает эту вещь – знает и помнит, это ведь палочка Джеймса. Скар сказал, что теперь эта палочка – по праву принадлежит ей. Ее собственная палочка, взамен сломанной и потерянной, гарантия восстановления в гражданских правах. Маг без палочки – хуже, чем маггл-калека, все они это знают, как бы ни относились к Реваншу.
Она молчит и ничего ровным счетом не чувствует – только неумолчный стук, в котором словно бы сливается вся война. Несколько лет – она точно не помнит, сколько их было; дни и годы рассыпались и перемешались, как бусины, когда она в детстве залезла в шкатулку матери – еще просто матери, не Хищницы, не противника – и начала мерить всё подряд. Она всё перемерила, от формы специального сотрудника до обносок беженки. На ней куртка союзнических сил Реванша с сорванными знаками различия. Роуз отмечает это, как факт – как привыкла отмечать многое, день за днем, не думая и не оценивая. От привычки трудно, очень трудно избавиться. Даже несмотря на то, что случилось не так давно – несмотря на принятое решение, естественное и окончательное.
Она просто молчит и смотрит вниз, на свои руки – на целую, с палочкой, и на обрубок с до сих пор не сошедшими пятнами от целебной мази. Она не знает, что ей делать еще. Она не хочет думать, откуда – и у кого – в следующий раз получит ту же самую мазь.
– Эй, – резкий голос, с внезапными нотками неуверенности, отдается дрожью в ее позвоночнике. – Эй, Роуз, ты же там.
Роуз не реагирует, хотя узнаёт этот голос.
Она не пряталась, и тем более не пряталась именно от него. Просто ушла, когда он произнес свои слова под дождем, взлетев на подвернувшийся ящик. Она не видела точно, куда идет. У нее не было никакой цели. Она просто шла, пока ноги не привели ее к знакомому месту.
Не трудно было сесть так, как она и раньше сидела. Молча, неподвижно, уставившись в одну точку, с несколькими словами, звучащими внутри головы. Слова раньше были другими. Их повторял другой человек, самый важный в ее прежней жизни. Ее дядя, шеф, аврор Поттер – это его слова остались, когда его больше не было. Сейчас, когда Роуз пробует за них ухватиться, на месте тех слов – одна звенящая пустота. И эхо того, что недавно – или уже много часов назад – сказал Скар.
Она слышит его шаги и качает головой. Вспоминать бесполезно, и она в самом деле совсем ничего не чувствует. Она сделала то, что сделала, потому что была должна, а теперь этот последний долг перед ним – самым важным в жизни человеком – исполнен. Она ждет, что с ней будет дальше.
Она ждет, слушая ритм походки Скара.
Кажется, он сейчас подойдет на несколько шагов ближе, поставит на землю миску с кашей и хлебом или банку консервы, постоит немного и оставит ее одну. Снова. Но это не Джеймс. Совершенно не Джеймс, и поэтому он сейчас жив и собирает силы для последнего, решительного броска к столице. Поэтому он подходит к Роуз, не думая, что она еще может поднять камень – это куда легче сделать с помощью палочки, чем рукой, – и метко бросить.
И правда, она так не сделает. Она выбрала и знает об этом. Она не знает другого – что ей делать теперь, после выбора. Стоит ли ей вообще теперь делать и думать хоть что-то.
Его тень падает на нее – она сидит на корточках, привалившись спиной к стене того самого склада, где сегодня казнили Джеймса, и держит в руке – левой руке – их общую теперь палочку. Она ни за что не сказала бы, что Джеймса казнили несправедливо. Он был реваншист, они не должны были дойти с победой. Но она не скажет и ничего другого. "Мы идем на Лондон, чтобы взять его к Рождеству" – вновь решительно произносит Скар в ее голове.
– А я тебя везде ищу, между прочим, – замечает Скар-настоящий, как ни в чем не бывало. Она вздрагивает, но не поднимает голову. Просто звук его голоса проходит сквозь стену, сквозь стук – словосочетание "барабаны войны" всплывает из ее разума и сразу же снова тонет. – Уже вечер. Даже пленных успели накормить и прикинуть, что с ними дальше. Хочешь послушать?
Роуз не понимает. Непонимание уже больше, чем пустота – оно расплывается в ней, как лужа пролитых чернил.
Она не помнит о многом, но еще помнит, что такое жизнь и политика. Бригада Справедливости или Реванш, разница между ними ей очевидна - но никакой разницы, если Роуз уйдет куда-то и не вернется. Она сделала своё дело. Всё кончилось, даже если она еще несколько раз назовет Вождя-со-шрамом своим вождем. Она не отказывается, он заслужил и он лидер, но Роуз не нужен вождь, чтобы жить или чтобы умереть; как жили и умерли почти все, кого она знает. В том числе Джеймс.
Она шевелится. Тело болит от неподвижности – сколько она уже так сидит? – но Роуз не обращает внимания. Просто открывает глаза и смотрит на Скара с невесомым призраком интереса. Он принимает это едва ли не за сигнал и озабоченно щурится, присаживаясь на корточки рядом. Она сразу же вновь опускает взгляд, когда их лица оказываются на одном уровне. Кажется, Скар качает головой – ему это вряд ли нравится.
– Мои там костер развели. Ждут только меня, в сущности.
Кажется, что-то подобное уже было. Костер и празднующие люди, от которых она уходит для того, чтобы... что? У нее больше нет цели, даже такой неопределенной. У нее нет ничего.
– Зачем? – тихо спрашивает она, едва разлепив губы. Это удается с трудом. Собственного голоса из-за слов в голове она почти что не слышит. Разве что с удивлением – блеклым, как и всё остальное – осознаёт, что дождь кончился. Может быть, давно. Иначе бы как они могли запалить костер, не тревожа поставленную защиту. Защита у них хороша, понимает Роуз – вот это она теперь понимает – ее след смутно чувствуется на коже, как и засохшие следы от дождевых капель. Она думает об этом, ожидая, что же услышит в ответ. Или попытается услышать.
Повисает молчание, будто бы ему нелегко подбирать слова. Странно; она уже уяснила, какой из Скара оратор.
– Ты тоже одна из группы с этого времени. Всегда могла быть, если бы не была сотрудником Поттера, если честно, – добавляет он, помолчав, как будто бы нехотя. – Хотя если бы не – ты бы не была рыжей Роуз, – Скар усмехается, больше даже себе, чем ей. – Я еще помню, вроде как, даже учитывая, что сам бы себя не узнал.
А она? Узнала бы? Она хмурит брови, шевелит губами, пытаясь представить что-то давнишнее и важное, но не выходит. Словно у нее нет какого-то кусочка мозаики. Может быть, потому что она не видит Скара, говорящего с ней. Она отмечает это, как и всё прочее, как возможность, которую еще можно использовать.
– Правда, Роуз, – вполголоса произносит он. Напряженно и упрямо, как недавнюю речь на ящике.
Роуз все-таки поднимает голову.
Она смотрит на Скара – на ее теперешнего вождя, на бывшего друга и бывшего любовника, художника-любителя и объекта слежки – и неожиданно видит в его глазах что-то такое, заставляющее ее вздрогнуть еще раз.
Его глаза темно-серые, как она помнит – хотя она вовсе не уверена, что всё помнит правильно. Обычные глаза, как у всей прочей его семьи – как ее собственные голубые глаза, похожие на отцовские. Она видит это и не может в точности назвать, что же еще увидела только что.
Она не должна была видеть это в глазах политика, террориста, "шрамированого фанатика", как его называл Реванш. Нечто будто бы лопается внутри Роуз, она моргает, затем еще раз, словно после долгого сна. В ее мозгу теперь звучат одни только ее мысли, а голос умолк. И все прочие голоса из прошлого. Словно прошедший дождь. Она не понимает, как это могло случиться так быстро.
Остался только молодой маг перед ней, озабоченный и нахмуренный. Человек, которого она совершенно забыла за столько лет.
Роуз приоткрывает рот. Закрывает снова.
Она хочет сказать ему, что до сих пор сомневается в содержании и смысле его идей. Она хочет сказать ему, что закон должен быть законом, как бы там ни было и кто бы ни был у власти. Она хочет сказать ему, что скучала.
Она хочет спросить его, рисует ли он до сих пор.
Она качает головой. Всё это будет звучать не так.
А он сидит здесь, политик и террорист, лидер Бригады, и его фамилия – Малфой, но он поступает совсем не так, как должно быть свойственно ее представителям. Она рассеянно думает, что сама вела себя всю свою жизнь вовсе не как Уизли.
По крайней мере, не так, как должны были вести себя Уизли – и Малфои – по сложившимся мнениям. По чьим-то мнениям, так удачно сложившимся с ее собственными.
Неожиданно она всё-таки вспоминает что-то. Словно неверный, но яркий луч в темноте. Она слишком устала – слишком долго бродила в сумерках – чтобы возмущаться, поняв, чему и кому она обязана всем вот этим. "Какая тонкая ирония", – сказала бы Роуз, если бы могла вспомнить точное значение этих слов.
Скар – Скорпиус – сидит перед ней, напряженно ждет. У него есть множество других дел, кроме рыжей – союзницы и предательницы. Ей это ясно, но она не находит в себе силы даже кивнуть. Просто смотрит. Прямо, как раньше, когда-то очень давно.
– Знаешь, – говорит она ему наконец, – он был неправ на твой счет. Он совсем был неправ.
– Кто – он? – непонимающе смотрит Скорпиус.
– Один человек, – отвечает Роуз, вспоминая того человека: слегка сутулый силуэт в косых лучах солнца и улыбку в уголках губ. Она почти ничего не помнит, детали давнишних встреч с преступником просто стерлись, как не были – как многое другое в ее истерзанной памяти – остались только резкие контуры. Старого мужчины и юной девочки, какой она когда-то была. Роуз вспоминает себя – шестнадцать лет, немодный пучок на затылке и модная мантия, и неизменные принципы, которые привели ее сейчас к тем, кого ведет Скар. Хотя тем жарким летом никто из них не мог бы представить себе ничего такого. – Один человек, – повторяет Роуз, чувствуя себя странно – так, словно время сейчас замкнулось в кольцо, и она – та же самая девочка, которая вдруг понимает, что надо взглянуть на приятеля глазами политика.
Ей надо было вернуться к этому, чтобы взглянуть на политика приятельским взглядом.
Она берет Скорпиуса за руку – левой, единственной работающей рукой – стараясь, чтобы собственные пальцы не задрожали, и улыбается на его по-прежнему непонимающий взгляд. Неуверенно, ломко и некрасиво – но его улыбка, перечеркнутая несводимым шрамом, ничуть не лучше. Ей по-прежнему трудно говорить и она не хочет ему ничего объяснять. Улыбка гаснет спустя секунды две-три, на большее Роуз не будет хватать еще долго. А потом Скорпиус помогает ей подняться с земли, и они медленно идут к центру лагеря, к костру, означающему не только безопасность, но и военный совет.
Роуз будет сидеть там, обняв колени и положив на них подбородок, и просто слушать. Она будет молчать, стискивая в пальцах не свою палочку, но Вождь-со-шрамом должен знать – уже знает: она честно постарается начать всё с начала. Они оба постараются. Может быть.
Может быть, на этом витке что-то получится лучше.
Хотя в политике – как обоим отлично известно – никогда, ни на чем невозможно поставить точку и каллиграфически вывести: "счастливый конец".