И просто безыдейная зарисовка.

[grey-kite]

А-ля "люблю запах жареных батариан по утрам". Аватарка символизирует.

Гибель с небес
700 слов, гибель заложников, Александр Шепард от первого лица

...сказал бы, что ненавижу батариан — единственными из чужаков. Сказал бы, но только это — не ненависть. Отвращение, презрение, склизкое и мокрое чувство во внутренностях, от которого тянет сплюнуть. Это во-первых, а во-вторых — так и лезет в голову бородатый анекдот: "вы просто не умеете их готовить".
Кого ни спроси — а Шепард, по их экспертному мнению, спец в приготовлении батариан. Хорошенько прожаренных или с кровью — на выбор; специи положить по вкусу.
Пожалуй, более верным будет: "не могу их терпеть". Аллергическая реакция, в своём роде. Помноженная на астрополитические нюансы.
Вот и здесь, едва завидев четырёхглазые морды, я осознал — пощады не будет… хотя – не так. Не будет вообще ничего. Болтовня с батарианами не входит в мой военный контракт.
И вот, дошло до того, что я стоял перед главной мордой, стиснувшей в чуть дрожащей – совсем немного: не от страха, от предвкушения, — лапе самодельный пульт. (В чем-то наши виды мыслят сходно – поза дешевого злодея из супергеройских комиксов удалась ему на отлично).
Морда нахально пялилась на меня — а я узнавал: бравый батарианский командир, драпавший от флота Альянса впереди собственного возмущенно-гордого визга. Наши пути не пересекались по-настоящему, но я помнил многое из оперативных сводок тех лет. Практически всё. (Возможно, чёткая память – одно из побочных следствий недостачи эмоций, пятнающих впечатления).
Я узнавал, и на сетчатке – невидимым – плясало перекрестье прицела. Как будто смотрел этому Балаку в переносицу (никогда не в глаза; инструктаж, часть психологической подготовки – невозможность фокусировки, подсознательный стресс, задержка реакций: любой ценой избегать) – не с пяти шагов, на виду у всей его солдатни, а с более надежного расстояния, прижимая к плечу приклад снайперской винтовки.
Если бы у меня и впрямь была такая возможность.
Если бы.
Я сморгнул, пользуясь временем, данным «для размышления» - и несбывшуюся вероятность стерло с сетчатки.
Морда Балака ухмылялась, и где-то там молчала мисс Боумен, выходившая со мною на связь.
Даже ненависть нельзя было привести в своё оправдание.
Просто в моей галактике – чистой, упорядоченной, галактике – не было места для батариан. И батарианских манипуляций.
Болтовня же с ними, как было сказано, не входит в мой военный контракт.

…взрыв раздался в тот же самый момент, когда я выхватил пистолет, сразу же бросаясь к укрытию.
Разумеется, я стрелял не в лапу с пультом.

…хвала батарианской самонадеянности (столь же отвратительной, как многое прочее): вскоре я уже стоял не перед Балаком, а над ним, задыхающимся от раны, наставив на него пистолет: а он смотрел мне в глаза и задыхался, вдобавок, от бессильной ненависти. Ненависти к тому, кто даже не снисходил ненавидеть его в ответ.
Я предусмотрительно не взял сюда тех, кто мог бы настаивать на международном суде. Единственный выстрел – и никаких объяснений; спасибо новым полномочиям, санкция на правосудие у меня была.
Впрочем, нет. Он не должен был умереть так же быстро.
...сначала я содрал выстрелом кожу у него со щеки. И немного мяса; кость была видна на просвет — но он мог еще отвечать; давился кровавым кашлем – но мог.
Потом я прострелил ему колено. Затем локоть. Затем плечо.
Я задавал вопрос за вопросом — и стрелял; механически, словно в тире. Балак был легкой мишенью. Пускай на редкость упрямой.
Но я не убивал его. Смотрел, опустив голову, как он плюется кровью, смешанной со злобным бахвальством, — как упрямо ползёт, подтягиваясь целыми ногой и рукой. Батарианский капитан выглядел полураздавленной мухой — тараканом с оторванной головой. Что-то во мне боролось с желанием сделать контрольный выстрел. Когда я отвернулся, он был еще жив.
Когда главный инженер нашёл меня, батарианин всхлипнул последний раз — и замер. Я только пожал плечами в ответ на вопросительный взгляд.
Балак больше не был насущным делом – никогда больше не будет; и теперь стоило доходчиво объяснить мистеру Этвеллу, чем я заплатил за благой исход. И, естественно, чем мистер Этвелл должен будет заплатить – мне.
Я умею быть убедительным. Даже если методы убеждения не слишком подходят для какой-нибудь светской вечеринки с коктейлями.

...потом я зашел в камеру и постоял над обгорелыми трупами. Минуту, не больше.
Я соврал этому Этвеллу; мисс Боумен не будет являться ко мне во снах. Как и никто другой.
Я напишу ее родителям, разумеется, — сообщу, что их дочь погибла, как героиня. В ее голосе звучала эта готовность — я узнавал ее, как узнают отражение в кривом зеркале. Иначе бы, возможно, я колебался дольше.
А впрочем, нет.
С террористами и пиратами — никаких переговоров; никакой сдачи на милость, никакого суда. Даже если бы обе они — Боумен и та, другая — кричали и молотили по стене их тюрьмы, это ничего бы не изменило.
Такие, как я, отлично знают свой долг.
Таких, как я, для этого и готовили.