Моё графоманство - по ГП. С пылу, с жару, с фикатона... "Чёрные тени", драма+юст.

[grey-kite]

Название: Чёрные тени
Бета: **Nimfadora**
Жанр: drama, ust
Рейтинг: R
Размер: миди
Категория: гет (условно)
Пейринг: СБ/БЛ, РЛ/БЛ, намёк на БЛ/ТЛ
Отказ: мир принадлежит JKR, а извращения туда впускаем мы – исходя из разного.
Аннотация: ненависть Сириуса Блэка к своей старшей кузине – только чёрная тень других чувств. Или эти чувства – тень ненависти, что более вероятно.
Комментарии: написано на «Фикатон к Дню рождения ГП» по заявке Mileanna .
Автор «прямой пейринг» этих существ не видит и не любит, так что получайте, что выросло – голимый драматический юст, и неромантический образ Сириуса.
Предупреждения: инцест (юст), немного ненормативной лексики
Статус: закончен.


1.

Вязкая темнота февральской ночи прерывается глухими, в подушку, стонами. Резкие вдохи и выдохи в общей тишине звучат особо отчётливым диссонансом.

Конец февраля, в Школе какие-то проблемы с отоплением – и пока домовики чинят трубы, а профессор Флитвик проверяет соответствующие чары, в факультетских спальнях студенты плотнее заворачиваются в одеяла. И гриффиндорцы – не исключение. Но одному, мальчишке лет четырнадцати, чьи нарочито длинные чёрные волосы разметались по потной подушке, сейчас явно жарко и так. Тёплое одеяло сбилось и наполовину сползло с кровати, а мальчишка тяжело ворочается, не находя успокоения.

Наконец, он не выдерживает и, перевернувшись на спину, стонет в голос.

Почти сразу – не больше, чем через минуту – под полог кровати просовывается столь же черноволосая растрёпанная голова. На лице второго мальчишки написано беспокойство, он щурится, забыв надеть очки, и подсвечивает себе сильным «Люмосом», чтобы разглядеть друга.

Тот уже проснулся, разбуженный собственным чересчур явственным стоном. Взгляд чёрных глаз, встретившихся с карими, поначалу чуть диковат – но, распознав, кто перед ним, мальчишка успокаивается.

- Эй, Сири, с тобой всё в порядке? – подозрительно спрашивает Джеймс Поттер, трогая его за плечо. - Если подхватил какую-нибудь драклову бяку, смотайся в Больничное, а ещё лучше – я матери напишу, она же у меня колдомедик…

Сириус Блэк отрицательно мотает головой и подбирается, натягивая на себя одеяло, чтобы друг, не приведи Мерлин, не увидел расплывающегося на трусах вязко-мокрого пятна.

- Не бери в голову, Джим. Кошмар, наверное – сам знаешь, с моей семейкой… - на этом слове голос чуть сбивается, но не настолько, чтобы это заметил второй, - Спи иди.

Для убедительности мальчишка ещё и кивает. На друга это действует – они привыкли к доверию – и тот, пожелав спокойных снов, исчезает из поля зрения, чтобы вскоре затихнуть в собственной постели.

Сириус наконец начинает чувствовать холод. Теперь тело почти трясёт, но совершенно беззвучно, а может быть, расслабленная, с оттенком гадливости, дрожь ему чудится.

Об этом он никогда не расскажет Джиму, и тем более – Рему и Питу. Потому что, хоть Сириус Блэк и гриффиндорец, почти начисто стёрший с себя «фамильный» слизеринский отпечаток, он понимает – есть вещи, которые нельзя говорить даже лучшим друзьям.

Они, конечно, все уже интересовались девочками, и каждый в свои четырнадцать хотя бы раз испытывал странные и зовущие ощущения в паху. А потом Джим, выпросив у матери совой какую-то потёртую книжку, шёпотом объяснял товарищам, что это значит.

Но это – слишком отвратительно, и Сириусу до скрежета зубов хочется сейчас выругаться. Потому что ни один нормальный четверокурсник, грезящий о фотомоделях и изящных солистках колдогрупп, не видит в потных, тщательно скрываемых снах реальную женщину на шесть с лишком лет старше, замужнюю даму и дважды кузину *.

Он всерьёз боится, что если летом она вдруг заявится на Гриммолд-плэйс и сядет, по обыкновению, в синее кресло с невысокой спинкой – голова чуть откинута назад, нога на ногу, тонкие пальцы постукивают по подлокотнику – он кончит в штаны от одного её вида, как кончает в этих удушливо-жарких кошмарах.

Там – она сидит в кресле, бесстыдно голая, и презрительно смотрит ему в глаза – презрительно и с вызовом, мол «иди и возьми, если можешь». Но он может только едва прикоснуться к ней, позволяя возбуждению захлёстывать себя с головой. А она смеётся, дразнит его «глупым мальчишкой» - и со звуком голоса, который он уже ненавидит, накатывает грязно-сладкая разрядка, совпадающая с пробуждением.

Сириус действительно ненавидит этот голос и смех, но втайне жаждет его слышать – снова и снова. И свою старшую кузину он ненавидит – самозабвенно, искренне и по-собачьи. При этом – точно так же он желает её.

По-собачьи, искренне и самозабвенно.

Каждый раз, когда сон повторяется, его разрывает между желанием просить Мерлина прекратить эту изощрённую пытку навсегда – и желанием молить его же о ещё одном разе.

Сириус чувствует вспышку гнева, как если бы его обманули. Но это и есть почти что обман – факультет Льва, разрывающего Змею, весёлые проделки и верные друзья должны были спасти от наследия сумасшедшей семейки. Но он ещё поборется. И плевать, что чем ярче в нём разгорается ненависть к Беллатрикс, не ставящей мальчишку, позор рода, ни во что, тем ярче и другой, не столь однозначный, огонь.

А сейчас Сириус вновь упрямо утыкается носом в подушку и проваливается в глубокий тёмный сон, какой и положен нормальному четверокурснику перед первой парой – контрольной по Трансфигурации.

В вязкой темноте февральской ночи под его пологом танцуют, перетекая друг в друга, чёрные тени, не обещая скорого освобождения.


2.

На Диагон-аллее жарко и душно, лица некоторых прохожих даже блестят от испарины. Но повисшая над магическим кварталом томительная жара практически не повлияла на количество покупателей в местных лавочках.

Подходит к концу июнь, и – когда дети уже вернулись из Школы, а отпуск по возможности спланирован, – у населения начинаются летние хлопоты. При этом принадлежность к различным социальным слоям практически не имеет значения. Но парню в маггловских джинсах, расталкивающему прохожих плечами, явно нет до их хлопот никакого дела. Его футболка, и так не сказать, что чистая, пропиталась потом, длинные чёрные волосы липнут ко лбу и щекам, а парень всё равно упрямо продолжает идти.

Наконец, он обгоняет девицу в вызывающе-алой мантии и сворачивает в переулок.

Почти сразу же – отведя себе только пару секунд на отдых от толчеи – парень замечает необходимую ему вывеску и кивает. На его лице явственно читается удовольствие – хотя удовольствие себе он сегодня доставил и так. Одно то, что он, чёртов Блэк, в первый день каникул прошатался по городу и, что ещё хуже, кварталу как обычный магглокровка, заставляет Сириуса задорно и мстительно улыбаться.

Мать, конечно, писала ему – уже после сдачи СОВ, – и в каждом из писем, которые Сириус Блэк добросовестно палил в камине гриффиндорской гостиной, содержалась отнюдь не просьба и не что-нибудь иное, на что могли рассчитывать более счастливые однокурсники. Валбурга Блэк требовала , чтобы сразу же с Хогвартс-Экспресса её сын явился в дом. Одно это уже было причиной поступить назло и оттянуть встречу с семейством насколько возможно и вдобавок насладиться ветром свободы.

И сейчас он жалеет только о том, что гуляет один. Джим некстати заболел, и обеспокоенная колдодокторша Дорея Поттер сразу с платформы аппарировала с сыном в Сент-Мунго. Рем скучал по матери – вот уж кому из Мародёров повезло с родительницей, – да и не очень любил такие прогулки. А Пита – одного – Сириус и сам бы с собой не взял.

В остальном – всё отлично, и не улыбаться нет никакого повода, и даже жара не портит настроения. Мелочь – впрочем, многие гриффиндорцы втихую завидовали тому, какую сумму галлеонов считает мелочью Сириус Блэк – позванивает в кармане, свои намерения он выполняет, и остаётся только купить в лавочке напротив кое-какой «милый сюрприз» ко дню рождения братца Регулуса. А потом – сидеть под тентом у кафе Фортескью, лениво поедая мороженное и ничуть не стесняясь шокированных взглядов добропорядочных ведьм.

Но улыбка медленно сползает с лица Сириуса, становясь гримасой, стоит ему заметить две чёрные тени около дверей магазина.

Здесь почти так же светло, и тоже ходят туда-сюда люди – хотя их далеко не так много, как на главной улице, – однако почему-то никто не замечает пару, беззастенчиво целующуюся у старой кирпичной стены. Кроме Сириуса, для которого двое – уже не тени.

Эту женщину, черноволосую гордячку, не позволяющую коснуться себя даже взглядом, он пытается и не может выгнать из своих ночных кошмаров. И даже дневных – но это ещё более неприятно признавать. Уже больше полутора лет она отравляет ему жизнь, и даже то, что Сириус обклеил всю комнату маггловскими красотками, вызывавшими такой бурный гнев родителей, его не спасает. Он слышит насмешливый и зовущий смех Беллатрикс Лестранж, даже когда демонстративно запирается у себя во время её визитов.

А этого мужчину, немногословного и замкнутого шатена, Сириус привык называть при всех – её мужем, а про себя – Льдышкой.

И сейчас он пялится на них, неосознанно – как под Империусом – подходя на шаг или два ближе и больше не двигаясь. Нагретый душный воздух дрожит и давит, и всё это можно счесть за галлюцинацию.

Потому что черноволосая гордячка Беллатрикс прижата к стене, её волосы растрёпаны, глаза закрыты, а пальцы Льдышки уверенно стискивают её плечи. И самое страшное: тот целует её без капли стеснения – так, словно имеет на это полное право. А ещё – так, словно потом это уже не повторится, и стоит урвать свою долю теперь.

Сириус потрясён. У него не укладывается в голове, что эта ненавистная и до воя желанная женщина может быть распластана почти как какая-то шлюха из дешёвых маггловских журналов. Но чем дольше он смотрит, тем больше в нём нарастает злость. И мерзкое возбуждение нарастает тоже.

Он зол, он просто в бешенстве – на откровенные поцелуи и движения Льдышки, на то, что тот сейчас, как внезапно кажется, возьмёт её прямо на глазах у всех, у дверей магазина.

Он возбуждён, и это мерзко, потому что какой-то его части нравится наблюдать. И эта часть сейчас сильнее истинного гриффиндорца, готового дать слизеринскому отморозку в морду и самому трахнуть на глазах у всех его блядь-жену. Чтобы знали.

И чтобы эта самая блядь больше не издевалась над Сириусом в жаркой темноте спальни.

То, что Беллатрикс не знает о его снах и редких липких мечтах, Сириус предпочёл забыть, и довольно давно.

Внезапно всё кончается. Беллатрикс открывает глаза – их выражение с такого расстояния не рассмотреть – и слегка отстраняется.

- Всё, хватит, Дольф. Нас тётка ждёт, и отец сразу догадается, что ты меня задержал.

- Но вряд ли догадается, как именно, - Льдышка то ли хмыкает, то ли усмехается. Но всё же отодвигается и чинно подаёт ей руку.

Беллатрикс ещё что-то отвечает, резко и довольно жарко, и ответом ей служит прохладная реплика, но Сириус этого уже не замечает. Он стоит, почти вжавшись в стену, по нему градом стекает пот, и сердце стучит, как бешеное. Он дожидается хлопка аппарации и только тогда разрешает себе выдохнуть и опуститься на корточки.

Сириус знает, что сегодня он не вернётся в дом на Гриммолд-плэйс. Ему и так не хотелось попадать на семейном совете под град упрёков, застарело-привычных и новых, а видеть при этом Беллатрикс и её тихого мужа – зная, что только что здесь случилось, – будет и вовсе, что лечь добровольцем под Круцио.

Так что он решительно идёт в «Дырявый котёл» и снимает там номер на ночь. А потом всё-таки протирает штаны в кафе Фортескью и заглядывает во «Всё для квиддича», но без особого на это желания. Про мелкую месть вредному братцу Сириус и вовсе забыл.

А ночью, ворочаясь без сна на жёстких простынях первой в своей жизни съёмной комнаты, Сириус принимает решение.

Если чёрную тень можно поймать – то он это сделает.


3.

В особняке семейства Блэк очень тихо, и хотя пасмурный вечер не проникает внутрь дома без окон, в колыхании теней и посвисте лёгких сквозняков под приглушённым светом ламп есть что-то сумрачное. Сродни затишью перед разрушительной бурей.

Канун Рождества, однако приготовлений к празднику не заметно – хозяева дома любезно приняли приглашение погостить несколько дней у брата миссис Блэк, и всё необходимое уже собрано, даже домашним эльфам даны подробные указания. Час поздний, и всем положено разойтись по спальням. Но старший из детей в свои уже полные шестнадцать не считает себя ребёнком, и явно не собирается спать. Школьная мантия накинута на голое тело, лицо хмурое и сосредоточенное, а по коридорам родного, как-никак, дома он пробирается бесшумной черной тенью, одной из прочих.

Наконец, он подходит к нужной двери и, не замявшись ни на минуту, применяет подслушивающее заклинание.

Почти сразу же – всё-таки прослушка срабатывает с небольшим запозданием, даже если нет контрзаклятий – Сириус улавливает голоса. Он замирает, опасаясь дышать, только сердце колотится как бешеное. Сейчас он готов благодарить Мерлина и Моргану, что именно Беллатрикс привезла на Гриммолд-плэйс приглашение от своего отца. Иначе бы шанс наконец поймать в силки черную тень и расправиться со старым кошмаром ему так и не выдался.

Потому что Сириус знает – это его последние каникулы в родительском доме. Дольше выносить скупые нравоучения и высокопарные стенания матери у него уже не хватало терпения. А показное равнодушие отца и косые взгляды тихони-братца раздражали неимоверно. Парню нужно было выдержать Рождество – скандал такого масштаба ему, несмотря на наплевательское отношение к приличиям, всё-таки не улыбался – а потом смотаться «на лето», как это принято, к дальним родичам. А конкретно – в чистокровное и добропорядочное семейство Дореи Блэк-Поттер. Тот же факт, что возвращаться от закадычного друга в упадочный лондонский дом Сириус не намерен, он собирается оставить при себе.

Гнев матери ему безразличен, презрение братца – тоже. Место собственного имени на претенциозном семейном Древе безразлично тем более.

Сириуса задевает за живое только ненависть Беллатрикс, которая будит в нём ответную горячую ненависть. И столь же горячее желание. За последние полгода это стало ещё более сильным и мерзким, хотя сны ему снятся всё реже. Но Сириус уже знает, что делать.

Он давно решил, что схватит Беллатрикс и заставит отдаться ему. После этого чистокровную суку можно будет ненавидеть с полностью чистой совестью.

И поэтому Сириус ждёт. Там, за дверью, Беллатрикс разговаривает с его матерью. Без подслушивающего можно было и обойтись, скрип открывающейся тяжёлой двери слышен и так, но они – женщины. И могут сейчас обсуждать что-нибудь своё. Грязное любопытство заставляет Сириуса Блэка вслушиваться в смысл слов.

- Тётушка, это наше дело. Я так хочу. И отец прекрасно обо всём знает.

- Сигнус всегда был вещью в себе. А я не позволю тебе совершать глупости, Белла!

Резкие шаги Валбурги Блэк отдаются эхом. Эта её привычка – метаться по комнатам, когда она злится – выводит Сириуса из себя, но сейчас он просто молчит и слушает.

- Ты ничего не понимаешь в этой идее, тётя. Совсем не понимаешь, - Беллатрикс ещё старается сдерживаться, но её уже не воспринимают.

- А если… Если это всё тобой затеяно ради благосклонности, - Валбурга почти пренебрежительно выплёвывает последнее слово, - Томаса… То ты правда глупая девчонка и тебе место в Мунго.

- Не смей! – упомянутая «девчонка» отзывается звонко и зло.

- Смею и буду сметь! Я с ним одногодка, право имею. А ты… Чистокровка, Блэк – и всё туда же, как маггловская вертихвостка. При законном-то муже!...

- Да я… Да Он… - Беллатрикс почти задыхается и едва владеет собой, - Не смей! Никогда больше не смей – ни про него, ни про Дольфа!

Последний отчаянный крик можно расслышать и безо всяких чар.

Сириус знает, что сейчас случится – и только поэтому успевает вовремя отпрянуть в сторону. Он укрывается в тени, у лестницы, ведущей наверх – к временной спальне Беллы и к его собственной. Через несколько секунд после этого Беллатрикс резко захлопывает за собой дверь спальни Валбурги Блэк.

Он следит за тем, как она стоит, восстанавливая дыхание – и как при этом поднимается и опускается её высокая грудь. Парень ощущает, что начал возбуждаться только от одного вида этой шлюхи, как бывало и раньше. В том, что Беллатрикс – именно такова и отдастся ему, стоит надавить, Сириус уже не сомневается. Подобные вещи его мать, при всех своих ужасных недостатках, чует верно.

И Сириус ждёт в напряжённой тишине старого дома, которую сейчас не нарушают даже привычные сквозняки. А ему навстречу идёт ненавистная черноволосая гордячка из снов – идёт, отбрасывая длинную чёрную тень.

Всё происходит очень быстро. Сириус привык драться в Школе, даже без палочки. Он ловко выворачивает Беллатрикс руку и прижимает её к стене своим телом. Палочку Сириус решает использовать только в крайнем случае – он уверен в себе.

Беллатрикс шипит от боли и дёргается в его захвате. Она наверняка чувствует, что с ним происходит, и ему приятно это осознавать.

- Что ты на сей раз задумал, придурок? – несмотря на боль, приглушённый голос Беллатрикс всё ещё звучит издевательски.

- А ты догадайся, дорогая кузина, - Сириус усмехается, делая попытку придвинуться поближе, но ему это не удаётся – гибкое женское тело не настолько под его контролем, как ему хотелось думать.

- Тогда ты не просто придурок, - в голосе Беллатрикс сквозит такое не прикрытое ничем презрение, что Сириус стискивает зубы от злости. – Не терпится почесать о кого-то конец – снимал бы на Ночной дешёвых девок… Хотя ты же Блэк, трахать отбросы – так мерзко, почему бы не замахнуться на мадам Лестранж, - она говорит мерно и почти совершенно спокойно, только ледяная издёвка мелькает в последних словах. И за это Сириусу хочется её мучить, как она мучила его во снах больше двух лет, хочется даже убить – но он не привык отступаться от своих планов.

Звонкая пощёчина отпечатывается на побледневшей щеке Беллатрикс, а Сириус тихо рычит:

- Ты всё равно мне отдашься, чистокровная сучка, ясно?! Я всё о тебе знаю, и не отговаривайся тут, что замужем – это же тебе не мешает спать с прочими. С этим, как его, Томасом, - добавляет Сириус уже иначе. На его взгляд, это должно звучать убийственно-иронично, может, даже с угрозой. Он надеется, что упоминание любовника – кем бы этот старый хрыч ни был – сломает Беллатрикс, и та будет готова на всё, чтобы кузен не поведал об этом Льдышке Лестранжу.

Но реакция оказывается совсем другой. Беллатрикс смеётся, беззвучно и заливисто-искренне, не обращая ни капли внимания на вытягивающееся от злого удивления лицо парня.

- Ты ещё больший идиот, чем я думала, - сообщает она, отсмеявшись. – Ладно, мне надоел этот балаган, - и Сириус внезапно чувствует на своём животе острие палочки.

Он судорожно сглатывает, стараясь понять, как его палочка – его собственная – могла так быстро оказаться в руке Беллатрикс. Причём в левой руке – выворачивал и до сих пор ещё держит он, как положено, правую. Сильный тычок в рёбра не даёт ему додумать и заставляет существенно ослабить захват.

- Игры со мной закончились, кузен. Я могла бы ещё раньше садануть тебя коленом кое-куда – но когда твоя дурь перегорит, Блэкам ещё понадобятся наследники, - пренебрежительная усмешка кривит её красивые губы. Она произносит короткое заклинание – и Сириуса отбрасывает к стене. Через несколько мгновений, когда Беллатрикс уже спешит к себе, за хозяином на пол падает и палочка.

Сириус медленно встаёт на колени, затем выпрямляется – когда перед глазами перестают плыть мутные круги. Он чувствует себя униженным – и ему невыносима сама мысль о том, кто и каким образом это сделал. А ещё он чувствует, как последние остатки неудовлетворённого желания перерождаются в чистейшую ненависть – к сумасшедшей развратной Белле и к самому дому, где она поймала его в ловушку.

И теперь Сириус точно знает, что ему делать.

Вещи в комнате – они собраны, и остаётся только слевитировать чемодан вниз. Разжечь камин несложным Инсендио, нашарить на полке слева дымолётный порошок – и через мгновение огонь вспыхивает изумрудно-зелёным.

- Дом Поттеров, Годрикова Лощина, - Сириус произносит это название сквозь зубы, но чётко и решительно. Оставаться на Гриммолд-плэйс он больше не может, и клянётся себе больше никогда не возвращаться сюда.

Зелёное пламя поглощает Сириуса Блэка и его нехитрый багаж, а по углам и коридорам по-прежнему шепчутся и перетекают друг в друга чёрные тени, отлично зная, что от них никому не сбежать.


The End.