Методично расчленяю орехи.
Это зверски приятно - расчленять. Взять острый, чистый нож, с размаху всадить его в попку, вставить глубже, с силой повернуть... Услышать треск и наконец разорвать, нетерпеливо и жадно.
Я всё-таки маньяк, потому что у нормального человека эта фраза - в отрыве от контекста орехов - вызовет самое меньшее жуткое недоумение. Как максимум - желание скрутить маньяка и увезти в заведение с белыми стенами. Впрочем, я привык.
Я расчленяю орехи. Точнее, уже расчленил, и теперь поедаю их мягкую плоть, никуда не торопясь. Смакуя. Сегодня определённо я что-то сосредоточен на плоти. Но не скажу, что это плохо.
А она у орехов нежная. Не сравнить с теми, которые когда-то покупались мной в магазине и которые приходилось перебирать полчаса. Нет, это полноценные орехи - похожие на два сообщающихся мозга под тонкой черепной коробкой. Недаром они всегда помогали мне мыслить, даже будучи в ужасном качестве.
Сейчас - и подавно. Я чувствую, как мыслительный процесс активизируется и нервные импульсы бегут по аксонам к синапсам. В такие ночи не хочется спать. Хочется сесть и рассуждать о чем-то с умным и понимающим собеседником. Неразумного, злого и сиуминутного хочется тоже. По-прежнему. Но уже изящней и тоньше. Так тоже бывает.
Мозги хрустят в зубах, я перебираю их пальцами. И почти не вспоминаю рассказ Кира Булычёва из "Писем Ложкина". Да что там - в двенадцать (или сколько мне тогда было?) уже поздно верить в изначально заявленные как провокаторские рассказы, написанные от лица склочного пенсионера, увлекающегося "наукой". Грецкие орехи - разумные существа, отбросившие конечности и живущие идеальными парами. Общение без ограничений. Умное, понимающее и вечное. Пока, разумеется, не сожрут. Идеал интроверта.
Но я почему-то не хочу быть грецким орехом. Я предпочитаю их есть, и пока они исчезают во рту, оставляя мягкое послевкусие, в голове проносятся мысли.
Сюжет рассказа всё-таки не хочет уходить, болтаясь где-то на границе. Ну и пусть. Булычёв писал хорошие вещи, если проявить снисходительность и не считать девяностых годов. И я в виде исключения её проявлю. Мне слишком хорош сейчас, чтобы говорить и вспоминать о политике, даже в виде намёков и косвенных свидетельств.
Я просто лежу и ем. И да - спасибо всем, кто меня читает и что-то извлекает из этого. На самом деле, это неизмеримо приятно.