Выменял совесть на инженерный калькулятор во втором классе начальной школы(С)
(из ненаписанного - "Холодный май две тысячи седьмого"). Автобиографическое, да. Выудил из старого телефона, где это было в sms-архиве.
Подойти к столу. Сделать вид, что шёл вовсе не туда. Повернуться - вот, карта справа. Взглянуть, внимательно, постепенно поднимая глаза - на карту, конечно же. Или на портреты Карамзина и Ключевского, которые слева. Повернуться, скосить взгляд на бумаги, тетради, учебник... Такой был обычный ритуал перед началом их разговоров, потому что казалось неудобно заговаривать первым, и он с показным равнодушием кружил вокруг Виктории Александровны, пока учительница сама не прерывала это хождение приветствием или вопросом. Он любил её мягкий голос, её умное и доброжелательное полное лицо, её умение не опускаться до грубости, её рассуждения... Сам образ своей "исторички", его цельность - был любим им, и он знал твёрдо - такая учительница всегда будет для него "с большой буквы". Но Виктория Александровна казалась уже чем-то постоянным и неизменным, неотъемлемой частью жизни, как ветер или небо, и потому он не сразу понял смысл произнесённых на уроке слов: "Другая учительница". А когда понял, внутри поднялась холодная пустота, смешиваясь с чем-то пришибленно-безнадёжным. Тоскливая нота предчувствия непоправимого мотала душу - и после звонка, впервые за два года, ритуал был нарушен.
Шаг к столу. Поднять взгляд. Не опустить, хоть и тяжело. Все разошлись, и уже можно выдохнуть негромко: "Вы уходите?". Виктория Александровна посмотрела на него и тем же мягким, особенного оттенка тоном, ответила:
- Я уезжаю.
- Совсем?
- Да, вообще из Н-ска.
- А... куда?
- Надеюсь, - секундная заминка, - надеюсь, в конце-концов Питер. Пока не знаю.
И ещё несколько пустых и коротких вопросов, которыми он рефлекторно старался заслониться от страшной для него одного истины - Виктории Александровны больше не будет. Они не увидятся - никогда, и это слово вставало перед ним, из глубин его собственных болот разума, означая лишь одно - неотвратимость и невозвратность, и отсутствие того будущего, которое, казалось до этого утра, могло быть у них дальше. Они не увидятся, и лопнет тонкая ниточка связи, скармливая Пустоте первый разговор и обмен мнениями, мучительные сомнения насчёт классовой принадлежности и обмен родословными, ритуал общения и письменную работу с "пятёркой" за его собственное, без страха высказанное, мнение - чтобы лет через много он неузнанным прошёл мимо некогда "учительницы с большой буквы"...
И слишком многое просто исчезнет, и не только из памяти и точно не из его собственной - а из жизни. Слишком многому не повториться уже никогда, и он, выскользнув тенью из кабинета, словно читал про себя поминальный список. И впервые в жизни хотелось вцепиться зубами в подушку, в руку, во что угодно, от безысходности и несправедливости происходящего, и впервые в жизни, так вот, нелепо и страшно, случалось подлинное осознание слова "Никогда"...
Вспомнилось - поскольку толчок для того, чтобы понимать и анализировать не просто так, а системно, был дан там и тогда, в два школьных года. За это имеет смысл быть благодарным, даже если мои суждения сейчас не напоминают мнения той женщины, да и тогда не совпадали вполне. А ещё за то, что можно и нужно уважать противника при ряде обстоятельств, чему я тоже научился там и тогда.
Просто я смотрю на процессы и рассуждаю, а В.А. пусть будет хорошо там, где она сейчас.
Подойти к столу. Сделать вид, что шёл вовсе не туда. Повернуться - вот, карта справа. Взглянуть, внимательно, постепенно поднимая глаза - на карту, конечно же. Или на портреты Карамзина и Ключевского, которые слева. Повернуться, скосить взгляд на бумаги, тетради, учебник... Такой был обычный ритуал перед началом их разговоров, потому что казалось неудобно заговаривать первым, и он с показным равнодушием кружил вокруг Виктории Александровны, пока учительница сама не прерывала это хождение приветствием или вопросом. Он любил её мягкий голос, её умное и доброжелательное полное лицо, её умение не опускаться до грубости, её рассуждения... Сам образ своей "исторички", его цельность - был любим им, и он знал твёрдо - такая учительница всегда будет для него "с большой буквы". Но Виктория Александровна казалась уже чем-то постоянным и неизменным, неотъемлемой частью жизни, как ветер или небо, и потому он не сразу понял смысл произнесённых на уроке слов: "Другая учительница". А когда понял, внутри поднялась холодная пустота, смешиваясь с чем-то пришибленно-безнадёжным. Тоскливая нота предчувствия непоправимого мотала душу - и после звонка, впервые за два года, ритуал был нарушен.
Шаг к столу. Поднять взгляд. Не опустить, хоть и тяжело. Все разошлись, и уже можно выдохнуть негромко: "Вы уходите?". Виктория Александровна посмотрела на него и тем же мягким, особенного оттенка тоном, ответила:
- Я уезжаю.
- Совсем?
- Да, вообще из Н-ска.
- А... куда?
- Надеюсь, - секундная заминка, - надеюсь, в конце-концов Питер. Пока не знаю.
И ещё несколько пустых и коротких вопросов, которыми он рефлекторно старался заслониться от страшной для него одного истины - Виктории Александровны больше не будет. Они не увидятся - никогда, и это слово вставало перед ним, из глубин его собственных болот разума, означая лишь одно - неотвратимость и невозвратность, и отсутствие того будущего, которое, казалось до этого утра, могло быть у них дальше. Они не увидятся, и лопнет тонкая ниточка связи, скармливая Пустоте первый разговор и обмен мнениями, мучительные сомнения насчёт классовой принадлежности и обмен родословными, ритуал общения и письменную работу с "пятёркой" за его собственное, без страха высказанное, мнение - чтобы лет через много он неузнанным прошёл мимо некогда "учительницы с большой буквы"...
И слишком многое просто исчезнет, и не только из памяти и точно не из его собственной - а из жизни. Слишком многому не повториться уже никогда, и он, выскользнув тенью из кабинета, словно читал про себя поминальный список. И впервые в жизни хотелось вцепиться зубами в подушку, в руку, во что угодно, от безысходности и несправедливости происходящего, и впервые в жизни, так вот, нелепо и страшно, случалось подлинное осознание слова "Никогда"...
Вспомнилось - поскольку толчок для того, чтобы понимать и анализировать не просто так, а системно, был дан там и тогда, в два школьных года. За это имеет смысл быть благодарным, даже если мои суждения сейчас не напоминают мнения той женщины, да и тогда не совпадали вполне. А ещё за то, что можно и нужно уважать противника при ряде обстоятельств, чему я тоже научился там и тогда.
Просто я смотрю на процессы и рассуждаю, а В.А. пусть будет хорошо там, где она сейчас.
-
-
10.03.2012 в 17:31-
-
10.03.2012 в 17:33На мой теперешний взгляд - пафоса больше, чем нужно. Это именно в две тысяи седьмом и написано, но где была ещё пара отрывков из задуманной повести про конец средней школы - уже не помню. Может быть, вообще пропали с концами.
-
-
10.03.2012 в 17:37ну, пафос - пафосом, а учительницу все равно видно - пусть и в короткой зарисовке. И это большой плюс.
-
-
10.03.2012 в 17:43Я про неё уже писал на дневнике, но то было весьма давно.
Просто это из тех образов, которые остаются надолго, если не навсегда.
-
-
10.03.2012 в 19:18я не видела)
это чувствуется.