Написанные и переведенные для команды Utena & Penguindrum (в которой я был причастен к творчеству только по первому канону - то есть по "Утэне").
Этот драббл - первое, что я придумал конкретно для команды. Долго не зная, как подступиться к фантворчеству по "Утэне" - а это на самом деле не так-то просто, как писать по мотивам некоторых других произведений, - решил начать с довольно простого сюжета. В целом, если бы меня спросили, о чем эта зарисовка, я ответил бы: о стереотипах. Но не о гипотетической "массовой культуре, заставляющей видеть в дружбе секс", как написал в отзыве один бартерщик - а о тех, которые просто существуют в голове, как социально одобряемые конструкты и/или "а что такого". Думаю, мало кто станет спорить, что великую любовь к Сайондзи Вакаба именно что сконструировала; что же касается чувств к Утэне - они куда искреннее, даже спрятанные за шумовой завесой и путаницей. В общем, немного грустная история - на мой взгляд.
Приятно было видеть этот драббл в треде "Рекомендованное" на инсайде.
А сама Вакаба, как персонаж, мне нравится - всё-таки под этой кашей в голове у нее скрывается много толкового, хотя она и простая девушка, не причастная к "великим свершениям" господ дуэлянтов и примкнувших к ним.Название: Обыкновенная
Размер: драббл, 702 слова
Пейринг/Персонажи: Синохара Вакаба/Тэндзё Утэна (односторонний)
Категория: пре-фем
Жанр: драма
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Она никогда не делала ничего необычного.
Примечание/Предупреждения: нет
Совершенно обычное дело — обожать подругу, ну правда же?
Почти каждая девчонка вам скажет, что когда-то обожала свою одноклассницу или кого-то из старших школьниц. Всей разницы, что они прошли через это чуть раньше, но у Синохары Вакабы никогда раньше не было настоящей подруги. По правде сказать, у нее вообще не было никакой подруги — только дразнилки-насмешки в начальной школе, да безразличное молчание в средней.
Но теперь, когда это осталось в прошлом, совершенно нормально, если Вакаба напрыгнет на Утэну — самую-лучшую-в-мире-и-единственную-для-Вакабы-подругу — и повиснет на ней, вцепившись ногами и руками, улыбаясь, словно наевшаяся сметаны кошка.
А Утэна опять будет — в сотый, пятисотый, тысячный раз — говорить, что стыдно так себя вести, что они, в конце концов, нормальные девушки, но по голосу будет слышно, что она совершенно не сердится. Да и правда — на что сердиться? Вакаба знает, что ни разу не делала ничего необычного: ну крикнула пару раз на весь коридор о вечной любви, но ведь точно так же поступала та героиня манги, прочитанной полгода назад. Если Вакаба постарается, то даже вспомнит автора и название.
И, конечно, девчонки часто пробуют целоваться между собой. Обычное дело: никому не хочется ударить в грязь лицом перед мальчиком, а подруга — на то и подруга, чтобы поддержать и не посмеяться.
Вот и она как-то предложила Утэне попробовать. Не то чтобы Вакаба всерьез думала, что такой блестящий парень, как Сайондзи-сэмпай, взглянет на нее даже раз — но девушке ведь надо мечтать о чем-нибудь?
Мечтать о недостижимом красавце-принце — абсолютно нормально, если даже Утэна рассказывает всем, кто захочет слушать, про это своё кольцо. Когда-нибудь у нее будет нормальный парень, она сама говорит. Но сейчас у Утэны есть только Вакаба, а Вакабе вполне хватает их дружбы.
Она заранее нашла пустой класс, куда можно забраться после уроков — посидеть сначала на подоконнике, болтая ногами, и спросить, принести ли завтра обед. Готовить надо, чтобы быть хорошей женой — путь к сердцу мужчины, и все дела, — но Утэне обеды Вакабы тоже нравились.
Вакаба надеялась, что всё это пройдет не хуже, чем обычный ланч во дворе.
Целоваться было мокро и очень странно. А еще постоянно мешал язык, с которым ни Утэна, ни Вакаба толком не знали, что делать.
Она обняла Утэну за шею, чтобы было удобней — просто привыкла вот так цепляться, напрыгивать и не отпускать. Утэна держала ее за талию, будто парень, и Вакабе могло бы даже стать стыдно, но она слишком сосредоточилась, чтобы сделать всё в точности, как в любовных романах.
Их «взрослый» поцелуй кончился как-то внезапно, сам собой, так, что Вакаба даже и не заметила — просто они с Утэной уже стояли в паре шагов друг от друга и молчали, соображая, что дальше можно сказать.
— Ну, э-э-э... — Утэна завела руку за голову и принялась, по обыкновению, чесать в затылке. — Это... всё, вроде как? — Она выглядела смущенной, словно знала нечто особенное о том, чем они сейчас занимались.
Вакаба неловко кивнула.
— Ну, тогда… — Утэна показала на дверь, быстро подхватывая портфель на плечо. — Мне еще тебя проводить, как договорились.
— Ага, — второй раз кивнула Вакаба и потянулась за собственным, брошенным на парту портфелем.
— Слушай, а тебе понравилось? — спохватившись, на ходу спросила она, уже выбегая из класса.
Утэна дернула плечом.
— Даже не знаю. Ничего особенного нет в этих поцелуях, по-моему. — При этом она вовсе не смотрела на Вакабу.
Утэна уже давно забыла про тот вечер, наверное. Вакаба вспоминает, но только когда думает, не сочинить ли ей рассказ про любовь. Про девушку, которая встретила однажды в школе прекрасного принца. Он прощал ее глупости и помогал на контрольных, а она угощала его домашней едой. Она была совершенно обыкновенная, но он выбрал именно ее из всех остальных — и с тех пор они всегда были вместе. Всегда-всегда.
У ее героя будут голубые глаза и светлые волосы, но это только чтобы сохранить тайну. Все всё поймут, если Вакаба напишет про настоящего парня, о котором мечтает. Обычная хитрость — Синохара Вакаба вообще не делает и не чувствует ничего необычного. Честное-пречестное слово.
Даже если сердце мучительно сжимается, стоит ей подумать — где же сейчас Утэна и с кем; даже если на душе тяжелеет при взгляде на Химэмию Анфи, и порой хочется, чтобы Утэна не занималась непонятными делами со Студсоветом, а просто сидела рядом и решала домашнюю работу, а потом взяла бы за руку и потащила гулять — даже если Вакаба чувствует всё это, вместе и сразу, то что в этом такого?
Нет, ну в самом деле, а что?
Название: Обряды невинности
Оригинал: Ophelia Coelridge,
"Ceremonies of Innocence"Размер: драббл, 168 слов
Пейринг/Персонажи: Каору Мики, Каору Кодзуэ
Категория: гет
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Мики у дверей, Кодзуэ на лестнице. И многое сказано без помощи слов.
Примечание/Предупреждения: инцестный мотив
Сегодня среда. У Мики по средам уроки фортепиано. Он встает в дверном проеме, не выпуская ноты из рук.
— Ну так что? — Кодзуэ замирает на лестничной клетке и наклоняется вперед, облокотившись на перила, подперев рукой подбородок. — Что ты думаешь?
Вырез ее форменной блузки ничем не прикрыт — она не повязала свой школьный галстук. Мики невольно замечает, как ее небольшие, упругие груди выпирают из-под распахнутого воротничка. Лифчик из черного кружева и атласа делает ее кожу еще более бледной и гладкой на вид.
— О чем? — осторожно спрашивает Микки.
— О моей помаде, глупыш, — резко отвечает Кодзуэ. Ее поджатые бантиком губы влажно мерцают — поразительно-ярким алым цветом.
— Она делает тебя...
Дешевкой.
— ...старше. — Глаза Кодзуэ ярко и пронзительно смотрят из-под томно опущенных век. Она выглядит так, словно что-то знает. Так, словно у нее есть секрет, запретная тайна, принадлежащая темному и загадочному миру взрослых.
Она лукаво улыбается.
Горло Мики отчего-то сжимается: наверное, от чувства потери, а может быть, от страстного желания — и он отворачивается.
Название: Доппельгангер
Оригинал: septimalShenanigans,
"Doppelgänger"Размер: драббл, 100 слов
Пейринг/Персонажи: Каору Мики, Каору Кодзуэ
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: она уже грязная; она ничего не имеет против грязной работы.
Примечание/Предупреждения: упоминаются сексуальное насилие и суицид
Кодзуэ кое-что видит. Но только потому, что знает, куда смотреть.
Мики даже не вздрагивает, когда учитель музыки обнимает его за плечи. Он всегда был любимчиком учителей музыки; откуда бы ему знать? Он видит чересчур восторженную похвалу, а не попытку соблазнить и желание обладать. Он пропустил слухи о другом мальчике, который занимался фортепиано и пытался покончить с собой.
Он видит нечто сияющее; она видит тени.
Именно потому, что она их видит, ее долг — всегда защищать его. Один из них останется чистым.
Не так уж трудно заманить учителя на верхнюю площадку лестницы, и... ой!
Название: Ганимед
Оригинал: Etrangere,
"Ganymede"Размер: драббл, 400 слов
Пейринг/Персонажи: Кирю Тога, Отори Акио
Категория: преслэш
Жанр: общий
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: "Можно украсть тебя на минутку?"
Примечание/Предупреждения: нет
— Можно украсть тебя на минутку?
Автомобиль красный — до неприличия, и мужчина в нем выглядит столь же непристойно. Вроде бы ничего особенного — но наклон головы, ленивая улыбка с намеком, и то, как его ладонь ласкает колесо... Про себя Тога вынужден признать, что впечатлён.
Еще он знает, что этот человек исполняет обязанности председателя. Об отказе даже не стоит думать.
Огни фонарей проносятся мимо в гипнотическом мерном ритме, словно падающие звезды.
— Признаться, вы меня заинтриговали, Кирю-кун.
— И чем же? — Тога хорошо обучен тому, чтобы его голос оставался прохладным и вежливым.
— Все вы получали письма, предлагавшие исполнение любой вашей мечты. Однако лично тебя интересует нечто другое. Нечто более ясное.
— Откуда вы знаете? — Он распахивает глаза. — Это были вы! Вы — Край Света.
Мужчина за рулём только улыбается. Автомобиль движется быстрее.
— Власть — вот то, чего ты хочешь.
Столько всего висит на волоске.
— Я не из тех, кто гоняется за химерами, — произносит Тога. — От этого нет никакого толка.
Мужчина смотрит на него.
— Разумеется. — Он выглядит довольным. — Ты не такой, как остальные.
Тога улыбается:
— Поэтому вы и говорите со мной?
— Тебе нравится астрономия?
Когда-то, давным-давно, они с Сайондзи ночевали под открытым небом и вместе смотрели на звезды.
— Не особенно, — отвечает Тога.
— Я хотел бы показать тебе мой планетарий. Есть одно созвездие, которое напоминает мне о тебе.
— Действительно?
— Водолей. Виночерпий богов.
Они едут еще быстрее. Свет фонарей сливается в одно размытое пятно.
Тога смеется.
— Виночерпий?
Он чувствует раздражающе-теплую ладонь у себя на бедре. Тога не краснел уже много лет, не собирается делать этого и сейчас.
— Юноша столь прекрасный, что он был слишком хорош для мира смертных. Так что владыка богов унес его прочь и взял себе в услужение.
— Вы хотите, чтобы я служил вам.
Пальцами другой руки мужчина изучает очертания его лица.
— Тебя ждет вознаграждение.
«Как же он при этом ведет машину?» — между делом удивляется Тога. Он не собирается говорить «нет». — Власть?
— Власть, знания, связи. Что-то, стоящее твоих отличий.
Мужчина улыбается, приблизившись к нему вплотную, и Тога может почувствовать запах его дыхания — кисло-сладкий аромат роз. Дыхание Тоги учащается. По-настоящему исключительный случай — встретить человека, у которого есть, чему поучиться.
— Да.
Автомобиль движется еще быстрее. Всё вокруг тонет в темноте. Тоге кажется, что он начинает слышать треск скорлупы своего мира.
Название: Nephropidae
Оригинал: Thorne,
"Nephropidae"Размер: драббл, 674 слова
Пейринг/Персонажи: Сайондзи Кёити, Кирю Тога
Категория: преслэш
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: "Из семи источников рождаются сновидения. Из увиденного, услышанного, испытанного, того, что желали испытать и что вынуждены были испытывать, из воображения, а еще из того, что скрыто в исконной природе тела".
Примечание/Предупреждения: слово в названии - латинское наименование омаров.
Проснувшись, он рывком вскакивает и рефлекторно вскидывает руку перед лицом, как будто бы отводя удар. Еще несколько секунд он таращится на собственную руку, не до конца очнувшись ото сна.
— Сайондзи.
Голос Тоги — глубокий и низкий, довольный и слишком уж спокойный для такого... а который, в общем-то, час? Сайондзи бросает взгляд на стену, но там нет никаких часов. Только картина, изображающая дерево с раскидистыми ветвями. Странно; ему казалось, что раньше здесь висела другая картина, с бабочкой, — но, может, и нет. В темноте ничего нельзя разобрать.
Голос Тоги... вашу мать. Он снова спал вместе с Тогой.
— Тога, — произносит он, укладываясь обратно. Он чувствует, как рядом с ним кто-то двигается, поудобней устраиваясь на кровати. В комнате темно, но его глаза постепенно привыкают к недостатку света, позволяя разглядеть черты лица Тоги, а память помогает сфокусироваться и воссоздать то, что еще скрывается в темноте. Зрачки Тоги так расширены, что глаза кажутся почти черными.
— Ты задремал, — невозмутимо говорит Тога.
— Как ты проницателен, — резко отвечает он и отворачивается. Теперь он смотрит вверх, на балдахин, нависающий над кроватью Тоги. Он не любит, когда над головой во время сна что-то есть — он чувствует себя погребенным заживо.
— Что тебе снилось? — спрашивает Тога. Он лениво протягивает руку и скользит ладонью по груди Сайондзи. Сайондзи терпит это, потому что, хоть кровать и большая, подвинуться на ней совершенно некуда. Должно быть, они сначала лежали на разных половинах (вроде как равноправие), но Тога посреди ночи как-то перебрался на его сторону. Ничего удивительного.
Ему приснилось, что он был на кухне и что-то готовил. Тога вошел в комнату, и Сайондзи повернулся, чтобы что-то ему сказать. Тога что-то ответил. У Сайондзи на руках были прихватки — смешные, в форме омаров, — и Тога смеялся над ним и над его прихватками. Сайондзи снилось, что он тоже смеялся.
Всё это уже привычно; в последнее время он, кажется, спит больше, чем когда-либо, хотя даже не устает. Просто ложится на кровать и просыпается спустя несколько часов. Что-то ждет впереди, и ради этого ему нужно набираться сил. Его сны — живые и яркие; проснувшись, он смущается и путается в них, но внутри сновидений всё исполнено смысла. Хотя его сны — только отдельные осколки, они кажутся ему частью чего-то цельного и намного большего — словно бы где-то там он проживает другую жизнь. Возможно, именно так и есть. Возможно, в другой жизни у него есть работа, которой он наслаждается, но которую не любит — и, возможно, он дает уроки кэндо по выходным, и вот это он действительно любит. Возможно, Тога тоже там и зарабатывает на жизнь чем-то странным, только для того, чтобы досадить отцу. Они живут вместе, потому что могут это себе позволить — в квартире с неподходящей мебелью, но очень большой кроватью. Они едят много готовой еды на вынос, но готовят по выходным — в основном рамен, потому что это дешевле.
Может быть, пожалуй, наверное в этой жизни они счастливы.
— Омары, — наконец говорит Сайондзи, потому что Тога всё еще ждет. Он смотрит на стену; всё-таки на той картине именно бабочка.
— М-м-м... — отзывается Тога и с наслаждением потягивается, задевая коленом бедро Сайондзи. Сайондзи не шевелится — чтобы не свалиться с кровати. На ней совсем нет места, и в то же время между ними — бесконечные мили пустого пространства. — Ты когда-нибудь видел омаров, сваренных в кипятке?
— Нет, — отвечает Сайондзи.
Голос Тоги становится отстраненным.
— Они корчатся. Говорят, что они не чувствуют боли; не понимают ее. А эти их движения — всего лишь рефлекс. — Он убирает руку с груди Сайондзи. — Спокойной ночи, Кёити.
Если прищуриться, то можно превратить картину с изображением бабочки в размытое подобие какой-нибудь фигуры. Возможно, даже омара. Он закрывает глаза, прежде чем картина изменится на что-то еще.
В конечном счете он засыпает снова и уже не помнит, что ему снится.
Закончив с переводом глючного текста про омаров и Сайондзи, я решил посмотреть, что еще интересного написал данный автор - и наткнулся на следующий драббл. Правда, перевести его успел только на внеконкурс. Хотя сам текст мне очень нравится.Название: Не бывает мертвых детей
Оригинал: Thorne,
"there are no dead children"Размер: драббл, 561 слова
Пейринг/Персонажи: Анфи Химэмия, Тида Мамия, Содзи Микагэ
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Есть разница между умершими и ушедшими, или, может, нет вовсе никакой разницы.
Примечание/Предупреждения: нет
Свет заходящего солнца выплескивается сквозь окно и течет по рукам Анфи, напитывая их алым.
Наконец, она отнимает подушку от лица мальчика: его кожа теперь сравнялась цветом с этой самой подушкой, а волосы, напротив, рассыпались вокруг головы невиданным венцом, созданным из мрака. Мальчик не слишком долго сопротивлялся. Его дыхание напоминало звук вскипающего чайника, только задом наперёд: сочетание резкого негромкого сопения и свиста, со временем совершенно сходящее на нет.
Анфи убирает волосы у него с лица и берет его за руку. Он садится, бессловесный и безымянный. С ее помощью у него получается подняться с кровати. Когда он перестаёт шататься, ему удается даже стоять без посторонней поддержки, привалившись к стене.
— Теперь продолжай, — говорит она ему.
Сквозь окно ей видно людей, которые за ней наблюдают. Их больше, чем обычно. Она насчитала до сотни детей, не отводящих от нее взгляда, но все их лица одинаково единообразны: они расплываются, словно фотография, выцветающая с годами. Насквозь мокрый, как из реки, мальчик прижимает к стеклу влажные ладони, с которых струятся потоки воды. Дальше, за ним, два других мальчика с каменно-торжественными лицами и мечами в руках. Они не волнуют Анфи; они пока что не родились.
Раньше там была девочка в порванном красном платье, но теперь и её больше нет.
— Продолжай.
Мальчик по-прежнему молчит, тяжело опираясь на стену. Только его пальцы бессмысленно тянут и дергают за развязанный пояс домашнего халата, свободно висящего у мальчика на плечах.
Ей нужно еще застелить кровать. Часть простыней съехала, а покрывало слегка помялось. Пока она разглаживает все складки, чтобы добиться сносного результата, мальчику всё-таки удаётся покинуть комнату. Она мысленно составляет карту его продвижения — по мере того, как нарастает тишина во всем доме: от холла, по лестнице, до дверей, а затем и в сад — где, как думает Анфи, он и останется.
Тот молодой человек, который прежде держал за руки лежавшего в постели мальчика, сказал бы, что ничто и никогда по-настоящему не прекращает существовать, и продолжил бы объяснять это, черкая мелом по доске и бросаясь словами наподобие «энтропия», «энергия» или «вечность». И он прав — потому что завтра он придет в гости, и встретит мальчика, и возьмет его за руку. Он поверит, что мальчик существует, — и мальчик будет существовать.
Есть разница между умершими и ушедшими, или, может, нет вовсе никакой разницы.
Дети за окном растворяются в сумраке, словно остаточные изображения после фотовспышки, расплывающиеся на темном заднике. Анфи увидит их снова: в разное время, в разных местах. Большинство останется близко, хотя порой они не задерживаются на том же месте. Карта обрывается за школой, закручиваясь по краю; здесь водятся чудовища.
Постель теперь почти идеальна. Анфи проверяет ее кончиками пальцев и отодвигает подушку чуть-чуть вправо. Вот так. Сюда.
Она ложится на кровать. За окном — отдаленный шум: стук велосипедных колес и мечей для кэндо, плеск воды, треск пламени, голоса, становящиеся слышней, а затем понемногу стихающие. Ветер громче шумит среди роз.
Что-то может исчезнуть, но ничто и никогда не пропадает бесследно. Не бывает мертвых детей — ни здесь и сейчас, ни когда бы то ни было.
И логическое продолжение переводного "Ганимеда" - уже с третьего левела. Давно хотелось написать что-то в таком духе: с сохранением канонической атмосферы и структуры отношений (не заменяя ее стандартным слащем, от которого сводит зубы) - и первоначальный образ двух пауков, один из которых попал в паутину к другому, сразу стал смысловым "ядром" текста. Но на реализацию в одиночку меня не хватило - так что текст писался в соавторстве с Chiora, за что ей полагается благодарность с занесением в личное дело. В итоге, здесь от нас двоих примерно поровну.Название: Паук
Размер: драббл, 835 слов
Пейринг/Персонажи: Отори Акио, Кирю Тога
Категория: джен/слэш
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Цели достигнет только один — одна упорная жертва, но если убивший дракона становится драконом — что будет с тем, кто займет место паука? Если паук, конечно, позволит.
Примечание/Предупреждения: психоделика
Полог колышется. Почти невидимый полог — на неощутимом ветру, и Тога лениво думает, что как никто другой испытывает на себе призрачную сущность Академии Отори. Тоже исключительность в своём роде — которая даже могла бы выглядеть лестной.
В голове легко и практически пусто — словно лёгкая узорчатая ткань вьётся там, внутри, и постепенно перетекают друг в друга оттенки: розовое, пурпур и рыжина. Как волосы той девушки, с которой у него было вчера свидание — он не помнит, как её звали, — освещённые солнцем. Какое-то время он бесцельно и безуспешно пытается вспомнить имя — пока расправленный ветром полог не становится розовым. Розовая роза — белая роза. Розовая — У-тэ-на. Белая — А-ки-о. Каждый слог на каждую волну, которая проходит по ткани. «Такие разные, — думает Тога, — но почему-то очень похожие. Уверенные в себе. Готовые ни на кого не опираться».
В руках у Акио — жизни добровольных марионеток; их потные ладошки цепляются за другой конец нитей, сорваться с которых — всё равно, что смерть. Он даже не кукловод — он бог, направляющий и дающий защиту.
Утэна смотрит на окружившие ее нити с недоумением и проходит насквозь, будто не замечая. Будто ей под силу вечно оставаться вовне, не выбирая ни один из вариантов.
Тога давно не питает таких иллюзий.
Нить мыслей обрывается за одно мгновение — повисает, двигаясь в такт колыханию полога: то ли над головой, то ли в голове.
Акио не подходит — просто оказывается рядом, словно всё это время был здесь. Внимательно смотрит в глаза, обводя губы Тоги легчайшим прикосновением пальца.
— Ты помнишь Край Света? — Голос его будто относит ветром — так странно он звучит.
— Да. Покажи мне его снова, — просит Тога.
— Он всегда со мной. Смотри. — Ветер, ветер с Края Света взметает полог, срывает с креплений и несёт высоко в закатную высь — вот, он становится там воздушным змеем — хищной птицей — неразличимой точкой, — а синева пропитывает небо пролитой тушью, и по обе стороны вверху летят фонари, постепенно сливаясь в две бледно-жёлтых ленты, вплетенные в развевающиеся под ветром волосы Акио.
Тот склоняется ниже, прижимая запястья Тоги к простыням.
Губы и волосы его пахнут вовсе не розами, как предчувствует Тога — это лёгкий, сладковато-травяной аромат.
Мак.
Сегодня Акио — мак, яркий и дурманящий.
Он отпускает запястья Тоги, заявив своё право, и нарочито-медленно распахивает уже расстёгнутый мундир. Неторопливо проводит кончиками пальцев сверху вниз — от шеи к паху. Прикасается губами над поясом по прежнему застёгнутых форменных брюк. Коротко усмехается в ответ на нетерпеливое движение бедрами.
— Край Света далеко. Видишь?
Молочно-белый диск спиральной галактики поворачивается в небесах, бережно неся в себе недоступное сияние.
Тога вздрагивает, вдруг понимая, что не заметил — как и когда Акио успел освободить его от одежды. Впрочем, теперь он не удивился бы, даже точно зная, что китель и брюки могли исчезнуть просто по одному его мысленному желанию.
Акио легко подхватывает его под колени, разводя их, прикасаясь к внутренней стороне бедер, пробуждая внутренний жар.
Галактика в вышине расслаивается на нити, ничуть не похожие на молоко — белесые, становящиеся всё тоньше и сплетающиеся в единый прихотливый узор. Уже почти не спираль — только ее остатки: отдельные полупрозрачные линии, связующие между собой все прочие. Удерживающие от распада круглую, почти идеальную сеть из света и матовой белизны, где горят каплями росы отдельные звезды.
Абсурд. Даже скудных знаний хватает, чтобы понять нереальность раскинувшейся над ним картины. Но любой уже мог бы усвоить — если бы мог бывать здесь так же часто, как он, — что на этом небе нет и не было вообще ничего реального.
Акио плавно проводит снизу вверх, от ягодиц к головке члена, открытой ладонью, а затем убирает руку — и Тоге едва удаётся не тянуться за ней, приподнимая бёдра.
Небо продолжает плавиться, течёт — и вот, линии уже не плетут, а рисуют ими. Невидимый карандаш — серебром по холсту цвета индиго; минута спустя — и высокие башни, остроконечные крыши, резные флюгера обретают цвет и подобие плотности, а звёзды оседают цветными огнями на шпилях. Замок, опрокинутый над головой — пойманный в паутину — нет, оставленный в ней, как приманка.
Голова Акио заслоняет это немыслимое зрелище, серебристые волосы сплетаются перед взглядом Тоги с нитями паутинного света — сияющим нимбом.
Бог — паук — повелитель всех насекомых этого мира — ждущий в тени, на краю. Его темная, опасная туша — его жвала, его искусные суставчатые лапы — не видны там; только нечто сияющее — прекрасное — вечное — схожее с целым миром, которым хочется обладать.
И драгоценная жертва — муха в тонких одеждах прекрасной бабочки, в ало-зелёном шёлке — манит попавших сюда, заставляя взбираться по паутинным нитям: всё выше. Цели достигнет только один — одна упорная жертва, но если убивший дракона становится драконом — что будет с тем, кто займет место паука? Если паук, конечно, позволит.
Столько вариантов — он видит их с каждой волной удовольствия, проходящей по телу.
Но для него нет секрета в полупрозрачных плетениях, даже если сам он работает и работал не так искусно. Даже если сам он замахнулся на добычу не по зубам — даже если сам едва не превратился в добычу. Даже несмотря на всё это — он такой же паук, младший страж, который должен охранять паутину, потому что без нее — без видения, распахивающегося над головой каждый раз, когда он остается наедине с пауком-хозяином — для него невозможна жизнь.
Он давно не строит иллюзий.
Пауки ожидают. Сеть изготовлена. Ничего нельзя изменить.
Тога запрокидывает голову, закрывая глаза — позволяя усмехающимся, знающим всё наперёд губам Края Света поймать его стон.