Выменял совесть на инженерный калькулятор во втором классе начальной школы(С)
Слоупок-выкладка продолжается.
В той команде карточку мне выделили такую. С мордой Александра, который вдохновляет(тм). Всё-таки искусство успевать в последнюю минуту, похоже, благодаря годам в окопах - действительно, сцуко, искусство. По идее, команда МЭ зимой предполагалась как основная - это уже потом меня потащило в соавторство и укур по Арде. Но по сути ничего нового я туда не успел; частично компенсирую этим летом, особенно если до сентября еще не порвусь между разными делами.
А из черновиков возвратилось энное количество прошлогодних (!) неопубликованных постов по МЭ - вероятно, что-то следует просто склеить в один постинг, чтобы не плодить сущности. В конце-концов, то, например, что имеет прямое отношение к моему первому прохождению.
А всё потому, что вовремя, вовремя надо публиковать посты, а не устраивать какую-то идиотскую "иерархию", как будто кому-то есть до тебя дело.
Сначала идут унылые_околоканонные_зарисовки(тм).
Название: Смертный холод
Размер: драббл, 220 слов
Пейринг/Персонажи: м!Шепард
Категория: джен
Жанр: ангст
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Алкера. Место крушения «Нормандии». Или "в стопятьсотый раз о том же".
...Александр Шепард идёт по снегу. Тишина. Свет. Похоже и впрямь на загробный мир — наверное, некоторые его таким и воображают.
Собрать жетоны — задание; необходимость; общепринятый долг. Здесь полагалось бы испытывать скорбь. Сожаление. Хоть какую-нибудь эмоцию.
На самом деле, это просто имена. Без этих людей корабль был бы грудой металлолома — он всегда это знал. Помнил, теоретически. Не давал себе забывать. Разумеется. Но они были частью «Нормандии», ее деталями, элементами механизма — а той «Нормандии» больше нет. Самое главное — именно в этом. В отсутствии. Здесь нет никого. Ничего. Нет экипажа, нет «Нормандии», нет Александра Шепарда.
Он есть. Но его нет. Он проиграл, и он — мертв. Это самое главное.
Он жив, чтобы исполнить долг. Другой долг. Больше, чем поручение адмирала Хакетта: найти жетоны здесь, среди льда и снега. Куда больше.
Ощущение замороженности, хотя системы бронекостюма функционируют в нормальном режиме. Иррациональное ощущение.
...это разъединенность. Отсутствие. У Александра Шепарда было своё место. Цели, тоже собственные. Теперь — нет. Дело не в самом корабле, корабль — символ, пусть ключевой.
Александр Шепард смотрит в пропасть. Представляет себя — на дне. Нет, не себя, шагнувшего в пропасть (невозможно; нелепо; сентиментально до отвращения) — себя, стоящего там, глядящего вверх. На самом деле, всё именно так. Дно. Пропасть. Два года.
У него нет опции: отказаться. У него нет вообще ничего. У него есть — теперь — только цель, только назначение.
Полярное сияние беспощадно зажигает искры в белом снегу.
Он мертв. Он не знает, как подумать о себе по-другому.
Название: Принципы
Размер: драббл, 340 слов
Пейринг/Персонажи: м!Шепард, Самара
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Последний по сюжету разговор с Самарой сквозь призму восприятия «отморозка-с-принципами».
Примечание: POV Шепарда, первое лицо.
...холодной водой — в лицо; отражением — в зеркале чужих глаз.
Её взгляд нацелен в мои зрачки, точно снайпер здесь — она, не я.
Пришлось бы убить. В иных обстоятельствах. Разумеется. Когда долг встречается с долгом — назначение с назначением — нацеленность с нацеленностью, столкновение всегда высекает искры. Вопрос только в том: кто из нас двоих ушёл бы живым. Возможно, никто.
«Мы стали друзьями». Слишком хорошее знание о себе самом — чтобы не понимать: далее последует «но». Для таких, как мы — всегда существует «но»; для чудовищ на поводке из тех или иных принципов.
Она чует — видит: почти порванный поводок. Цепь долга, натянувшуюся до предела, до границы, внутри которой — человечество и весь мир. Пространство шага: между ответственностью и притязаниями на власть. Не природное чутьё, тренированное. Но столь же верное. Испытанное столетиями.
«...кем надо быть, чтобы совершить такое...»
Обрывок фразы — восхищенной (осуждающей?) новости о торфанской резне — отдаётся в мозгу. Что именно? Что — на сей раз?
Память подкидывает картинки. Звуки. Лица и образы. Палец, нажимающий на спуск. Множество раз. Невозможность точного счёта.
(Важно только, чтобы неравенство сходилось всегда; меньшее — ради большего).
За что из сделанного меня стоит убить по этому вашему кодексу?
Неважно.
Всегда есть «но»; пути сходятся лишь на время. Она — юстицар, вершитель суда. Воплощенное «делай, что должно».
Возможно, сотрудничества с террористами, снабженными вполне однозначной повесткой дня, хватило бы, чтобы вынести приговор.
Неважно. Совершенно неважно.
Важно другое.
Ей — едва ли не единственной на этом корабле, который вскоре станет моим во всём — как была моей «Нормандия» первая — мне нечего предложить. Но в этом, отчего-то, не чувствуется угрозы.
«Мы стали друзьями».
«Если бы не клятва, мне бы стоило убить вас за ваши дела».
И в том, и в другом она признаётся с естественной простотой. Не изменяясь в лице.
И то, и другое и впрямь — естественно.
Край моих губ раздвигается в медленной, отдающей дань уважения, усмешке.
Юстицар так же медленно, с полным осознанием, кивает в ответ.
...и когда ее прозрачный, прохладный, но не бесчувственный (в отличие от моей искуственной сетчатки) взгляд плещет мне в спину, я всё-таки не жалею, что выбрал именно ее — а не ее дочь.
Название: На следующем витке
Размер: драббл, 695 слов
Пейринг/Персонажи: м!Шепард / Лиара
Категория: гет
Жанр: зарисовка
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Время сделало круг.
Примечание: подразумеваются события DLC «Логово Серого Посредника». И на самом деле, говоря честно, это не драббл, а интерлюдия из ненаписанного миди, потому и всё так набросочно.
Время сделало полный круг, замкнувшись в кольцо — взглядом прозрачных глаз, окруженных донельзя нелепыми на светло-синей коже веснушками.
Точно как там, на Теруме.
Совершенно не так, как там.
Теперь хозяйка невидимой паутины, оплетающей всю Галактику, — покорно дрожащей под смертоносно-тонкими пальцами, — смотрела на героя этой Галактики — на чудовище, воплотившее долг и цель, замкнувшее цепь событий, — ставшее центром вращения для многих и многих.
И что-то было в этом взгляде, заставившее чудовище — дернуть плечом, будто стряхивая неудобно повисший парадный плащ («...грядущий спаситель, восставший из мертвых, альфа и омега...»), и — нет, не наклониться за нежданной лаской к ладони — единственной, способной на эту дерзость, — а почти буднично полуобнять, положив ей руки на плечи; совсем не для поцелуя, который здесь и сейчас стал бы просто невыносимо пошлым штампом из мелодрамы.
Хватало и того, что на базе везде были камеры — и прочая, весьма важная в делах безопасности, аппаратура. Каждый их шаг, каждый взгляд не были их исключительным, личным делом; даже с учетом того, что данные с этих камер не предназначались для посторонних.
Там, в прошлом, они были собой и только собой. Там — не теперь.
Никто из них не мог — не хотел — этого забывать.
Он просто сказал:
— Ну что, поздравляю.
И еще:
— Ты могла бы подняться на борт «Нормандии». Хотя бы на один вечер.
Она кивнула. Так, словно ее каждый день, таким вот будничным тоном, зовёт на огрызочное, на глазах у толпы свидетелей-соглядатаев, не-свидание — зовёт вернувшийся из мертвых страж огражденного мира (из какой канувшей в реку времени мифологии, из какой забытой культуры пришло это сравнение?).
Даже тень горечи не коснулась её лица.
— А потом? А дальше?
— Ты знаешь, — он пожал плечами.
Она знала, и в ее глазах отраженным светом сияла молочно-белая спираль Галактики, разомкнутое кольцо: новый виток, на котором всё было в точности так же — и совсем по-другому.
Она знала. И для нее это ничего не меняло.
Как, в общем, и для него.
— Я буду ждать. И на этот раз я предпочла бы дождаться.
— Я ничего не могу обещать. Не стану. Данные у тебя — теперь — в наличии до последнего кодового символа, недостающие шифры «Цербера» взломать не составит труда, даже без моей помощи. К вечеру у тебя совсем не будет иллюзий.
«Я не накладывал на тебя обязательств. Ты свободна».
«Разве не в этом заключен смысл — в обязательствах? Которые мы принимаем по собственной воле».
«Ты не должна — ни мне, ни меня».
«Я выбираю то, чего захочу. Я ведь — в своем праве, не правда ли?».
«Именно поэтому у тебя есть шанс отступить. Ты знаешь меня и мои привычки».
«Именно поэтому мне стоит остаться».
Воля сталкивается с волей — не в сражении, где есть победитель и проигравший. Словно штормовая волна накатывает на древние камни.
Два года жизни: упущенное, с которым необходимо — справиться, соотнести себя. Её свобода слишком настоящая, чтобы читаться, раскрываясь навстречу, без того, что называют слиянием, и нужно (неудобно, неловко, слишком рискованно — в этой насквозь враждебной галактике) ступать вперед — по тонкому льду.
Два года смерти: брошенное однажды семя взошло, принеся плоды. Видеть перед собой не девушку — женщину с твёрдой поступью и жесткой жизненной хваткой; это многого стоит, даже если видеть — и только. Со стороны.
Она сжимает свою боль в кулаке, как он — давит каблуком желание закрыть глаза, прижавшись виском к виску.
Серый Посредник и Герой-Который-Чудовище стоят напротив, отражаясь друг в друге.
Чудовище поводит плечами, как будто бы они затекли.
И Серый Посредник, словно по невидимому сигналу, вкрадчиво усмехается, медленно раздвигая губы:
— Но, быть может, у некоего героя найдется время, чтобы рассмотреть предложение весьма выгодного контракта? — Деланно-небрежный, скользящий, как лезвие по коже, деловой тон. – Вложения на начальном этапе минимальны, но процент прибыли в перспективе лишь возрастает. Конечно, рассчёт издержек следует проводить отдельно, но разве консолидация столь разнородных активов того не стоит? — Легкий наклон головы, и прищур — знакомый и незнакомый одновременно.
Зеркальная усмешка в ответ.
— Вероятно, вышеупомянутый герой не откажется обсудить детали сделки немного позже. При закрытых дверях. — Говорящий больше, чем иные слова, взгляд на массивные двери у неё за спиной, и неизбежное уточнение: — После того, как вторая высокая договаривающаяся сторона уладит ряд более насущных вопросов.
...поцеловал он ее позже. В шикарной — своей, как до сих пор странно-забавно было думать, — каюте, прямо напротив аквариума, где ее отражение разбивалось силуэтами медлительных рыб.
Предварительно убедившись, что СУЗИ не ведет записей.
Но заглушку, захваченную в хозяйстве у Тали'Зоры, на всякий случай всё же прицепил вблизи терминала. (Свой корабельный ИскИн за прошедшие полгода он успел узнать даже чересчур хорошо).
А вот этот текст мне действительно нравится. И Моринт, как персонаж, мне нравится тоже - не говоря о том, что взаимодействие с ней добавляет в образ Самары некоторую неоднозначность (впрочем, а что в этой асарийской культуре однозначно; няшечками они могут показаться только очень со стороны). И если уж об этом речь, то всё-таки излишне демонизировать даже социопатку и серийную убийцу не стоит; она вполне могла считать Шепард(а) нитаким/нитакой(с), особенно узнав о нем/ней побольше.
Название: Голод
Размер: драббл, 981 слово
Пейринг/Персонажи: Моринт, фем!Шепард
Категория: пре-фем
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Моринт голодна.
Моринт голодна; голод грызёт ее, неотступно и непрестанно.
Особенно здесь, на «Нормандии», полной исключительных и особенных — ярких, как ночные огни. Сокровищ, собранных Шепард — будто специально, чтобы любоваться ими, перебирать, ласкать. Шепард не обязательно убивать их, всех до единого, чтобы оставить рядом. (Она, Шепард, везучая, что ни говори).
Моринт голодна; и она умеет сдерживать голод, как всякий хищник — лежать в засаде, ждать, считая минуты. Строить ловушки, простые, но эффективные — полагаться на обстоятельства, на собственную смекалку и чужую ошибку, проскальзывая в незаметнейшие из щелей, особенно те, что остаются между словами.
В детстве она часто обещала Самаре: «Да, мама, я буду вести себя хорошо». «Вести себя хорошо» означало — не попадаться. Или — попадаться только на том, на что даже мама — правильная, скучная мама — способна взглянуть сквозь пальцы. Счесть простительным — по неопытности или по малолетству; а может, даже из каких-нибудь глупых принципов, вроде «справедливости» или «чести».
Только вот — это совсем другое.
На этот раз Моринт дала обещание, которое на самом деле хочет сдержать.
Так что она ускользает с «Нормандии» — стоит им пришвартоваться на Иллиуме, Цитадели или Омеге, — и Шепард дергает плечом, объясняя: «У юстицара дела». Никто не спрашивает, не уточняет — только посмеивается из-под капюшона внимательная воровка — подстеречь бы, выпить с губ этот смех, присвоить тайную память, запереть секреты в мертвых глазах — «Она никому не выдаст наших тайн, Шепард», — Моринт прикусывает губу; не сейчас, не здесь. Каждый чует запах опасности — от дочери, как чуял от матери. Каждый знает: их судят, взвешивают на незримых весах — по справедливости ли, по жажде. Разницы нет.
Но когда Шепард приглашает на борт другую азари, Моринт неслышно шипит. Колючее электричество бежит по хребту, покалывает кончики пальцев — убийца матери, лакированная шкатулка с секретом — «Мы ведь даже похожи, Шепард, так почему?» — с десяток отточенных обвинений, которые могла бы бросить Самара; и — насчет этой ведь не было договора, а значит…
Шепард стискивает её запястье — пальцами, способными крушить кости; пожатие настолько нежное, что не избежать синяка.
Она вскидывается: «Можно?», но глаза Шепард вспыхивают яростным: «Нет».
Чужая добыча; метка охотницы; и Моринт отступает на шаг под хлестким ударом взгляда.
Этот взгляд — проникает внутрь, как будто они уже пережили слияние; беспощадно-жгучее, всеобъемлющее, нетерпеливое — как только и умеет соединяться Моринт. Скребет под кожей, вызывая в памяти тот вечер на Омеге: сознание, только приоткрывшееся навстречу, и тут же захлопнувшееся вновь. Такое манящее, что запах привёл её сюда, связав обещанием.
Шепард заходит к ней на следующий день после отлета с базы Посредника, нимало не обеспокоенная. Кидает — точно в руки — пачку дорогого наркотика, её любимого, дергая плечом на невысказанный — только взгляд, изгиб губ, поворот головы — вопрос. Делает шаг назад, прищелкивает пальцами, точно в танце под неслышную музыку (которую Моринт не успела еще включить), и смотрит так, словно ей пора бы идти.
— Знаешь, ведь все мои партнеры испытали величайшее наслаждение. Такое, что их нервная система сгорала, не выдержав.
Зачем она говорит об этом? Словно взгляд — снова этот самый взгляд Шепард — тянет не то что за язык даже: играет смычком на голосовых связках. Тоскливая нота пронзает всё её существо, внутренности сводит судорогой, какую не выйдет даже списать на время без смертей и убийств.
— Исключительная личность, вроде тебя, могла бы пережить слияние с ардат-якши.
Может быть, выпив её — она станет воистину чем-то большим?
А может быть... Моринт облизывает губы — язык быстро-быстро скользит от одного края рта к другому. Как это может быть: соединиться с кем-то больше, чем один раз? Как это бывает — столкнуться с чужим желанием, но вернуться?
Рассыпаться пеплом там, где всегда сжигала?
Или — оставить пепел по обе стороны, точно зеркальное отражение.
Дрожь пробегает по её шее, растекается по плечам: длинная, жадная.
— Ты думаешь, что я — дура? — беззлобно усмехается Шепард.
«Я думаю, что твое удовольствие будет самым сладким, самым болезненным, самым обжигающим и восхитительным из того, что мне довелось испытывать».
«Я думаю, что раз ты способна соперничать с хищниками вроде меня, — то способна и ответить мне тем же, в постели, как и в бою».
Моринт пожимает плечами (поводит, стряхивая мурашки) и откидывается — со всей непринужденностью — на спинку дивана.
— У тебя в голове протеанский шифр, ты одолела Жнеца и возвратилась из мертвых. Кто может с тобой сравниться?
«Я надеюсь, что ты подаришь мне нечто особенное».
«Я надеюсь разделить с тобой свое одиночество».
Моринт хочет ее. Хочет убить ее. Хочет быть с ней. Быть ей.
Слишком много всего. Слишком много — её, и невозможно дышать, потому что воздух пропитан Шепард — её потом, смехом, щекочущим ноздри шлейфом гари и крови (этот след походит на тот, который оставляет за собой Моринт — тоньше, но отчетливей в то же самое время). Её злит это. Её это возбуждает.
— Быть может, мы отпразднуем этим нашу победу?
Ее речь становится быстрой, неуверенной, жаркой — желания схлестываются, переплетаясь, как змеи — или любовники. Она стискивает пальцами кожаную поверхность — разрывает, точно когтями, как расцарапывала бы спину, бёдра, плечи; и когда Шепард подходит ближе — вкрадчиво, как отражение, и медленно, как сквозь воду, и эти волосы вокруг ее головы, как нимб, насмешка над несуществующей святостью, — то Моринт подбрасывает с места, словно пружиной: ладонь ложится Шепард на грудь, стискивая черную ткань.
Та не отшатывается; наоборот — и пальцы Шепард легко, раздумчиво скользят по загривку, чуть ниже основания её щупалец. У Моринт почти перехватывает дыхание. Зрачки расширяются, впитывая блеск каждой звезды, видной с наблюдательной палубы, и она почти готова…
— Я подумаю об этом после. До победы еще надо дожить.
Шепард почти невесомо толкает её в грудь кончиками пальцев, обращая флирт в шутку, и Моринт требуется всё самообладание, чтобы не взвыть.
Моринт впивается зубами в запястье, когда Шепард оставляет ее — бросив на прощание лишь усмешку; и вкус собственной крови ненадолго заполняет сосущую пустоту.
Кровь Шепард — её кровь должна быть жидким огнем, искристым от её мощной биотики; и это — второе, что Моринт мечтала бы в ней попробовать; разорвать грудь и вырвать оттуда сердце; чтобы оно принадлежало лишь ей одной.
Пронзительно-синие глаза Шепард — омут, в котором не отражается черным-черное обещание «объятий вечности» — истинной, окончательной, которая только и способна утолить все желания; покоя, который Моринт даёт другим и которого не знает сама.
Моринт голодна; и этот голод никогда не отступит.
Ну и переводы. В выборе текстов нет какой-либо идейной позиции, хотя вот второй элегантно почесывает мне кинкжнецовым тентаклем.
Название: Никто не знает лучше неё
Оригинал: No One Knows Like She Knows, thatvagrant; запрос на перевод отправлен
Размер: драббл, 587 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: м!Шепард/Миранда Лоусон
Категория: джен, гет
Жанр: ангст
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: пост-Контроль; всё_мрачно
Краткое содержание: Безжалостный коммандер Шепард выбирает путь контроля, и его возлюбленная Миранда Лоусон начинает страшиться неизбежного.
Никто не знает коммандера Шепарда так, как Миранда Лоусон. Она знает не просто каждый атом его физического тела. Никто больше не проводил с ним долгие ночи на пути к Коллекционерам. Вся остальная галактика не имела доступа к сообщениям, которыми они обменивались по её скрытой сети. К поздним ночным звонкам через квантовый коммуникатор, по шифрованному каналу.
Вселенная знала только Спасителя Цитадели — или, как говорили шепотом, Мясника Торфана. Каждый из прочих думал, что держит крохотный туз в в рукаве, но ни у кого не было на руках всех козырей. Кроме Миранды Лоусон.
Вся остальная вселенная никогда не услышит искаженного помехами сообщения, посланного ей и только ей: краткого выдоха перед пустотой.
«Я люблю тебя.
Насколько такой, как я, вообще может любить кого-нибудь».
Миранда Лоусон знает Шепарда. Она знает монстра, которого из него сотворили. Они были схожи в этом отношении: двое людей, способных видеть в черно-белом спектре и принимать трудные решения. Батариане умерли в обмен на шесть месяцев подготовки к вторжению Жнецов, и слушания трибунала требовались только затем, чтобы заставить людей услышать. Шепард всегда был человеком, для которого цель оправдывала средства.
Частью себя она даже не потрясена, узнав, что он осуществил то, чего не смог Призрак. Что он сумел взять контроль над Жнецами. Беспрестанное состязание по мерянию членами, разгоравшееся между этими двумя в ходе миссии против Коллекционеров, едва не поставило под угрозу исход всего. Само то, чего хотел Призрак — ныне в руках безжалостного ребенка.
Миранда наблюдала за тем, как Жнецы начинают собирать мир по кусочкам, начиная с Земли. Шепард-ИскИн даже приказал одному из них построить дом для Миранды и её сестры. Они восстали из обломков и культов, возникших вокруг них. Они были символом того, что пришло, и ушло, и явится вновь.
Жнецы, взятые под контроль, вершили стремительное и безусловное правосудие. Его милосердие подчинялось прихотям машины. Он не собирался делиться информацией с другими расами. Он дал, наконец, волю ксенофобии, жившей всё это время у него внутри. «Легко было изображать бойскаута, когда всем так отчаянно необходим герой», — так он сказал бы ей поздно ночью, пока их тела еще переплетены на простынях.
Миранда улыбалась. Миранда играла в эту игру. Миранда Лоусон была совершенна в таких аспектах, которых никогда бы не понял её отец.
Миранда Лоусон также была напугана. Она не спасовала перед Коллекционерами. Своим отцом. Альянсом.
Но никто из них не знал Шепарда. Они ничего не знали о том, как именно он любил целоваться. О его мыслях. О том, как он не моргнул бы и глазом в тот миг, когда выцветают правильное и неправильное, оставляя в его разуме только чистый исход. Где всегда есть место приемлемым потерям жизней — при условии, что он не станет слишком об этом задумываться.
Они не знали, что он видит цель, которая обязана оправдать средства. Теперь, со всей мощью Жнецов, стоящей за ним, Шепард становился судьей, судом присяжных и палачом. Когда государства Галактического Альянса лежат в руинах, он — царь разрушенной горы. Одноглазый механизм, ведущий слепых.
Миранде Лоусон остается только спрашивать себя: когда всем им придёт конец?
Будет ли это оглушительный взрыв, как и обещала им война со Жнецами? Или тихий выстрел в спину?
Никто не знает Шепарда так, как Лоусон. Он возьмет пистолет и нажмет на спуск, чтобы предотвратить вероятность войны.
Просто спросите Мордина.
Название: Все голоса, поющие в твоей голове
Оригинал: "all the choirs in your head ", openended; запрос на перевод отправлен
Размер: драббл, 457 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Жнецы, население Земли
Категория: джен
Жанр: ангст
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: индоктринация, религиозный символизм
Краткое содержание: Мы — не ваши боги.
Примечание: POV, второе лицо, авторская пунктуация
мы не ваши боги, говорят они, с этими их громадными колониальными кораблями и алыми лучами уничтожения. не поклоняйтесь нам, говорят они, пока их храмы и церкви обрушиваются на твой мир, пока их паства растекается по улицам, принося с собою благую весть о твоем истреблении.
ты прячешься, поскольку тем утром, когда ты обнаружил, что у тебя закончился кофе, тебе показалось мудрее спрятаться от богов. ты прячешься в шкафах, под кроватями, в кронах деревьев и в покинутых зданиях, в брезентовых палатках, набитых военными, которые потрясены явлением богов куда меньше, чем должны бы. ты спрашиваешь, и они просто говорят: нас предупреждали. они вручают тебе оружие и ты учишься им пользоваться; они говорят, что с его помощью убивают богов.
только они не называют богов богами. они называют их жнецами. каннибалами, налетчиками, хасками, тварями, опустошителями и баньши (тебя предостерегают от них, и лучше бы тебе было бежать, но ты чувствуешь тяжесть оружия у себя в руках; как-нибудь в другой раз).
мы не ваши боги, говорят они, мы несем вам спасение через уничтожение, готовьтесь принять нас.
первого своего пророка ты убиваешь во вторник днем. хаск оказывается перед тобой прежде, чем ты успеваешь понять, и ты убиваешь его ударами кулаков. твои костяшки ободраны об его машинные части, на твоей коже — его темная кровь, и безумное чувство победы захлёстывает тебя.
они — не боги, так напоминают тебе, обучая защищать баррикады. богов невозможно убить, говорит тебе военный. тебе удается не рассмеяться, когда он поворачивается спиной.
глупый мальчишка. за тобой тянется след из мертвых тел апостолов и пророков, доказывая, что он не прав. конечно же, богов можно убить.
ты проходишь мимо их собора и намеренно сворачиваешь не туда. ты месяцами убивал их последователей, ты хочешь знать, как выглядят твои боги вблизи. даже если они говорят, что они — не боги, но ты никогда не верил, будто они могут быть чем-то меньшим.
вы существуете, потому что мы дозволили это
воздух дрожит над твоей вымазанной в копоти кожей, голова начинает трещать изнутри, но ты всё идешь вперед, нужда увидеть и коснуться твоих богов слишком велика, чтобы сопротивляться.
нам нет начала и нет конца, вы существуете, потому что мы дозволили это
кровь капает у тебя из носа, мир вибрирует и смещается влево. ты можешь почувствовать, как меняется воздух вокруг тебя. ты падаешь на колени перед собором и глядишь вверх. твои глаза горят и кости плавятся, но ты увидел.
смех пузырится на твоих потрескавшихся губах, нечеловеческий и безумный, пока тебя затаскивают внутрь. голоса эхом разносятся у тебя под черепом, резонируя с твоими собственными убеждениями. скрежет металла, а затем — ничего.
мы — твои боги
Название: На повтор
Оригинал: Replay, DrJekyl, запрос на перевод отправлен
Размер: драббл, 943 слова
Пейринг/Персонажи: Лиара Т'Сони
Категория: джен
Жанр: ангст, дарк
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: нет
Краткое содержание: На самом деле, Лиара совершенно не ожидала пережить конец собственного цикла.
Примечание: концовка Отказ ("желтая").
На самом деле Лиара совершенно не ожидала пережить конец собственного цикла.
Поначалу, когда она была юна и наивна, она еще думала — еще верила, тайно, зато всем сердцем — что Шепард отыщет способ спасти их всех. Они отпразднуют это на "Нормандии", все вместе, и будут петь, танцевать и пить, а потом уедут в закат, и тучи никогда не нависнут над ними снова. Настанет мир. И в своё время они смогли бы посмеяться над этим, рассказать истории, и показать шрамы, и заплакать над кружкой.
И позже, вслед за величайшей неудачей Шепарда, когда обломки Цитадели и Горна сыпались дождём на Землю, она ожидала, что погибнет вместе со всеми, кто остался на планете, — и всё-таки была спасена. Ещё позже — когда миры сдавались с тошнотворной быстротой, один за одним, и на её глазах целые поколения рождались, жили и умирали, не зная ничего, кроме войны, — она искала смерти, бросаясь в драку неустанно и без нужды, раз за разом, снова и снова. Но судьба, казалось, была полна решимости уберечь её. Её — из всех неисчислимых миллиардов душ в галактике, некогда полной жизни. Она продолжала жить, вопреки самой себе, даже когда у неё отняли всё, кроме ненависти.
В конце концов, их осталось десять. Тщательно отобранные из числа выживших, все до единого достигшие предельного совершенства в своем излюбленном способе нести смерть. Генетические манипуляции. Прикладная физика. Информационные технологии. Строительное проектирование и материаловедение. Химия. Ускоренное прототипирование, разработка и производство. Микро— и молекулярная биология, вирусология. Ствол, клинок, кулак и биотика. Планетарная инженерия. И — она.
Кто бы мог подумать, что археология способна принести пользу во время конца света? Но её понимание того, какие структуры и технологии выдерживают испытание временем, поможет им продержаться вплоть до верного часа, её детские исследования этапов развития цивилизаций скажут им, когда приблизится этот час, а её знание о методах, какими действует враг, обеспечит им скрытность и безопасность, пока не настанет время. Распространение мифов, расцвет религий, строительство памятников и падение империй... способность проникнуть в суть подобных явлений была необходима для их работы.
В этом протеане, по крайней мере, были правы. Невозможно было оставить более юные расы один на один с угрозой. Чересчур многое было поставлено на карту. Чересчур много уже было смертей. Но Десятеро не готовились в завоеватели и правители, какими так жаждали быть их предшественники. Они должны были стать вестниками, наставниками и учёными, в которых так отчаянно нуждался их собственный цикл — но в которых ему было отказано. Они должны были стать путеводным светом и закулисной тенью; не стальным кулаком.
Они пробудились спустя пять тысяч лет и с бдительным оптимизмом посеяли семена победы. Пробудились вновь, сорок тысячелетий спустя, только чтобы узнать: Жнецы прибыли раньше, стремясь предупредить затянувшуюся агонию предыдущих двух циклов, и возможность была потеряна; труды, занявшие десятилетия, пропали даром.
Неважно. Появились новые ретрансляторы, и за ними ожидали новые, молодые расы. Можно было попробовать вновь. И вновь. И вновь. Совершенствуясь, подгоняя детали, пока наконец у них не получится так, как надо.
С каждым следующим циклом вселенная становилась чуть просторнее. После каждого следующего долгого сна и краткого пробуждения их группа становилась чуть малочисленнее. С каждой следующей заморозкой и разморозкой её сердце становилось чуть холоднее, пока в душе у неё не осталось ничего, кроме льда и яда, и пока она не осталась — единственной.
Она — единственная, кто остался.
Три цикла требуется только лишь для того, чтобы заложить фундамент этого момента; галактика никогда не видела ничего подобного и никогда не увидит вновь. Она использовала каждую уловку из арсенала, разработанного за тысячелетия тайной войны, применила каждую крупицу знания, которое накопила, и мастерства, которым овладела в течение своего искусственно продленного существования. Она засеивала мертвые миры новой жизнью, давая расам-младенцам достигать зрелости на руинах тех, кто был прежде них, — и отравляла другие без всякой надежды на заселение. Она изменяла гены, терраформировала пустоши, наполняла нулевым элементом системы водоснабжения, обучала земледелию, медицине и математике, и всему остальному, что считала полезным. Она тормозила развитие некоторых видов и ускоряла его для других, так что когда Жнецы, наконец, явились и к этому циклу, всё и вся было уже на пике готовности и мощи — фигуры, превосходно выстроенные на доске под её рукой.
Деллим называют ее — Страцт'Морд, Темной Вестницей. Для народа векноров она — Матерь Скорби. Хашу именуют её Вдовой — прозванием, дошедшим с минувших циклов. У расы гиик также есть для нее имя, но они до сих пор не смеют произносить его вслух, дабы ненароком не призвать её и не начать тем самым мифическую Последнюю Битву. Сотня различных рас называет её тысячей различных имён. Она и бог, и демон; страшная история и волшебная сказка. Её не волнует, что они думают о ней — только то, что они делают, что слышат и запоминают. Они — всего лишь приманка, и, в любом случае, она не думает, будто в ней до сих пор могут найтись подобные чувства. Нет. Единственное, что имеет сейчас значение — то, как назовут её Жнецы, когда всё будет готово, когда сотни систем и сотни масс-ретрансляторов обратятся в пыль, прах и рассеивающуюся энергию:
Победитель.
По крайней мере, так они могли бы её назвать — если бы она допустила, что хоть кто-то из них до этого доживёт.
В той команде карточку мне выделили такую. С мордой Александра, который вдохновляет(тм). Всё-таки искусство успевать в последнюю минуту, похоже, благодаря годам в окопах - действительно, сцуко, искусство. По идее, команда МЭ зимой предполагалась как основная - это уже потом меня потащило в соавторство и укур по Арде. Но по сути ничего нового я туда не успел; частично компенсирую этим летом, особенно если до сентября еще не порвусь между разными делами.
А из черновиков возвратилось энное количество прошлогодних (!) неопубликованных постов по МЭ - вероятно, что-то следует просто склеить в один постинг, чтобы не плодить сущности. В конце-концов, то, например, что имеет прямое отношение к моему первому прохождению.
А всё потому, что вовремя, вовремя надо публиковать посты, а не устраивать какую-то идиотскую "иерархию", как будто кому-то есть до тебя дело.
Сначала идут унылые_околоканонные_зарисовки(тм).
Название: Смертный холод
Размер: драббл, 220 слов
Пейринг/Персонажи: м!Шепард
Категория: джен
Жанр: ангст
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Алкера. Место крушения «Нормандии». Или "в стопятьсотый раз о том же".
...Александр Шепард идёт по снегу. Тишина. Свет. Похоже и впрямь на загробный мир — наверное, некоторые его таким и воображают. Собрать жетоны — задание; необходимость; общепринятый долг. Здесь полагалось бы испытывать скорбь. Сожаление. Хоть какую-нибудь эмоцию.
На самом деле, это просто имена. Без этих людей корабль был бы грудой металлолома — он всегда это знал. Помнил, теоретически. Не давал себе забывать. Разумеется. Но они были частью «Нормандии», ее деталями, элементами механизма — а той «Нормандии» больше нет. Самое главное — именно в этом. В отсутствии. Здесь нет никого. Ничего. Нет экипажа, нет «Нормандии», нет Александра Шепарда.
Он есть. Но его нет. Он проиграл, и он — мертв. Это самое главное.
Он жив, чтобы исполнить долг. Другой долг. Больше, чем поручение адмирала Хакетта: найти жетоны здесь, среди льда и снега. Куда больше.
Ощущение замороженности, хотя системы бронекостюма функционируют в нормальном режиме. Иррациональное ощущение.
...это разъединенность. Отсутствие. У Александра Шепарда было своё место. Цели, тоже собственные. Теперь — нет. Дело не в самом корабле, корабль — символ, пусть ключевой.
Александр Шепард смотрит в пропасть. Представляет себя — на дне. Нет, не себя, шагнувшего в пропасть (невозможно; нелепо; сентиментально до отвращения) — себя, стоящего там, глядящего вверх. На самом деле, всё именно так. Дно. Пропасть. Два года.
У него нет опции: отказаться. У него нет вообще ничего. У него есть — теперь — только цель, только назначение.
Полярное сияние беспощадно зажигает искры в белом снегу.
Он мертв. Он не знает, как подумать о себе по-другому.
Название: Принципы
Размер: драббл, 340 слов
Пейринг/Персонажи: м!Шепард, Самара
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Последний по сюжету разговор с Самарой сквозь призму восприятия «отморозка-с-принципами».
Примечание: POV Шепарда, первое лицо.
...холодной водой — в лицо; отражением — в зеркале чужих глаз.Её взгляд нацелен в мои зрачки, точно снайпер здесь — она, не я.
Пришлось бы убить. В иных обстоятельствах. Разумеется. Когда долг встречается с долгом — назначение с назначением — нацеленность с нацеленностью, столкновение всегда высекает искры. Вопрос только в том: кто из нас двоих ушёл бы живым. Возможно, никто.
«Мы стали друзьями». Слишком хорошее знание о себе самом — чтобы не понимать: далее последует «но». Для таких, как мы — всегда существует «но»; для чудовищ на поводке из тех или иных принципов.
Она чует — видит: почти порванный поводок. Цепь долга, натянувшуюся до предела, до границы, внутри которой — человечество и весь мир. Пространство шага: между ответственностью и притязаниями на власть. Не природное чутьё, тренированное. Но столь же верное. Испытанное столетиями.
«...кем надо быть, чтобы совершить такое...»
Обрывок фразы — восхищенной (осуждающей?) новости о торфанской резне — отдаётся в мозгу. Что именно? Что — на сей раз?
Память подкидывает картинки. Звуки. Лица и образы. Палец, нажимающий на спуск. Множество раз. Невозможность точного счёта.
(Важно только, чтобы неравенство сходилось всегда; меньшее — ради большего).
За что из сделанного меня стоит убить по этому вашему кодексу?
Неважно.
Всегда есть «но»; пути сходятся лишь на время. Она — юстицар, вершитель суда. Воплощенное «делай, что должно».
Возможно, сотрудничества с террористами, снабженными вполне однозначной повесткой дня, хватило бы, чтобы вынести приговор.
Неважно. Совершенно неважно.
Важно другое.
Ей — едва ли не единственной на этом корабле, который вскоре станет моим во всём — как была моей «Нормандия» первая — мне нечего предложить. Но в этом, отчего-то, не чувствуется угрозы.
«Мы стали друзьями».
«Если бы не клятва, мне бы стоило убить вас за ваши дела».
И в том, и в другом она признаётся с естественной простотой. Не изменяясь в лице.
И то, и другое и впрямь — естественно.
Край моих губ раздвигается в медленной, отдающей дань уважения, усмешке.
Юстицар так же медленно, с полным осознанием, кивает в ответ.
...и когда ее прозрачный, прохладный, но не бесчувственный (в отличие от моей искуственной сетчатки) взгляд плещет мне в спину, я всё-таки не жалею, что выбрал именно ее — а не ее дочь.
Название: На следующем витке
Размер: драббл, 695 слов
Пейринг/Персонажи: м!Шепард / Лиара
Категория: гет
Жанр: зарисовка
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Время сделало круг.
Примечание: подразумеваются события DLC «Логово Серого Посредника». И на самом деле, говоря честно, это не драббл, а интерлюдия из ненаписанного миди, потому и всё так набросочно.
Время сделало полный круг, замкнувшись в кольцо — взглядом прозрачных глаз, окруженных донельзя нелепыми на светло-синей коже веснушками.Точно как там, на Теруме.
Совершенно не так, как там.
Теперь хозяйка невидимой паутины, оплетающей всю Галактику, — покорно дрожащей под смертоносно-тонкими пальцами, — смотрела на героя этой Галактики — на чудовище, воплотившее долг и цель, замкнувшее цепь событий, — ставшее центром вращения для многих и многих.
И что-то было в этом взгляде, заставившее чудовище — дернуть плечом, будто стряхивая неудобно повисший парадный плащ («...грядущий спаситель, восставший из мертвых, альфа и омега...»), и — нет, не наклониться за нежданной лаской к ладони — единственной, способной на эту дерзость, — а почти буднично полуобнять, положив ей руки на плечи; совсем не для поцелуя, который здесь и сейчас стал бы просто невыносимо пошлым штампом из мелодрамы.
Хватало и того, что на базе везде были камеры — и прочая, весьма важная в делах безопасности, аппаратура. Каждый их шаг, каждый взгляд не были их исключительным, личным делом; даже с учетом того, что данные с этих камер не предназначались для посторонних.
Там, в прошлом, они были собой и только собой. Там — не теперь.
Никто из них не мог — не хотел — этого забывать.
Он просто сказал:
— Ну что, поздравляю.
И еще:
— Ты могла бы подняться на борт «Нормандии». Хотя бы на один вечер.
Она кивнула. Так, словно ее каждый день, таким вот будничным тоном, зовёт на огрызочное, на глазах у толпы свидетелей-соглядатаев, не-свидание — зовёт вернувшийся из мертвых страж огражденного мира (из какой канувшей в реку времени мифологии, из какой забытой культуры пришло это сравнение?).
Даже тень горечи не коснулась её лица.
— А потом? А дальше?
— Ты знаешь, — он пожал плечами.
Она знала, и в ее глазах отраженным светом сияла молочно-белая спираль Галактики, разомкнутое кольцо: новый виток, на котором всё было в точности так же — и совсем по-другому.
Она знала. И для нее это ничего не меняло.
Как, в общем, и для него.
— Я буду ждать. И на этот раз я предпочла бы дождаться.
— Я ничего не могу обещать. Не стану. Данные у тебя — теперь — в наличии до последнего кодового символа, недостающие шифры «Цербера» взломать не составит труда, даже без моей помощи. К вечеру у тебя совсем не будет иллюзий.
«Я не накладывал на тебя обязательств. Ты свободна».
«Разве не в этом заключен смысл — в обязательствах? Которые мы принимаем по собственной воле».
«Ты не должна — ни мне, ни меня».
«Я выбираю то, чего захочу. Я ведь — в своем праве, не правда ли?».
«Именно поэтому у тебя есть шанс отступить. Ты знаешь меня и мои привычки».
«Именно поэтому мне стоит остаться».
Воля сталкивается с волей — не в сражении, где есть победитель и проигравший. Словно штормовая волна накатывает на древние камни.
Два года жизни: упущенное, с которым необходимо — справиться, соотнести себя. Её свобода слишком настоящая, чтобы читаться, раскрываясь навстречу, без того, что называют слиянием, и нужно (неудобно, неловко, слишком рискованно — в этой насквозь враждебной галактике) ступать вперед — по тонкому льду.
Два года смерти: брошенное однажды семя взошло, принеся плоды. Видеть перед собой не девушку — женщину с твёрдой поступью и жесткой жизненной хваткой; это многого стоит, даже если видеть — и только. Со стороны.
Она сжимает свою боль в кулаке, как он — давит каблуком желание закрыть глаза, прижавшись виском к виску.
Серый Посредник и Герой-Который-Чудовище стоят напротив, отражаясь друг в друге.
Чудовище поводит плечами, как будто бы они затекли.
И Серый Посредник, словно по невидимому сигналу, вкрадчиво усмехается, медленно раздвигая губы:
— Но, быть может, у некоего героя найдется время, чтобы рассмотреть предложение весьма выгодного контракта? — Деланно-небрежный, скользящий, как лезвие по коже, деловой тон. – Вложения на начальном этапе минимальны, но процент прибыли в перспективе лишь возрастает. Конечно, рассчёт издержек следует проводить отдельно, но разве консолидация столь разнородных активов того не стоит? — Легкий наклон головы, и прищур — знакомый и незнакомый одновременно.
Зеркальная усмешка в ответ.
— Вероятно, вышеупомянутый герой не откажется обсудить детали сделки немного позже. При закрытых дверях. — Говорящий больше, чем иные слова, взгляд на массивные двери у неё за спиной, и неизбежное уточнение: — После того, как вторая высокая договаривающаяся сторона уладит ряд более насущных вопросов.
...поцеловал он ее позже. В шикарной — своей, как до сих пор странно-забавно было думать, — каюте, прямо напротив аквариума, где ее отражение разбивалось силуэтами медлительных рыб.
Предварительно убедившись, что СУЗИ не ведет записей.
Но заглушку, захваченную в хозяйстве у Тали'Зоры, на всякий случай всё же прицепил вблизи терминала. (Свой корабельный ИскИн за прошедшие полгода он успел узнать даже чересчур хорошо).
А вот этот текст мне действительно нравится. И Моринт, как персонаж, мне нравится тоже - не говоря о том, что взаимодействие с ней добавляет в образ Самары некоторую неоднозначность (впрочем, а что в этой асарийской культуре однозначно; няшечками они могут показаться только очень со стороны). И если уж об этом речь, то всё-таки излишне демонизировать даже социопатку и серийную убийцу не стоит; она вполне могла считать Шепард(а) нитаким/нитакой(с), особенно узнав о нем/ней побольше.
Название: Голод
Размер: драббл, 981 слово
Пейринг/Персонажи: Моринт, фем!Шепард
Категория: пре-фем
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Моринт голодна.
Моринт голодна; голод грызёт ее, неотступно и непрестанно.Особенно здесь, на «Нормандии», полной исключительных и особенных — ярких, как ночные огни. Сокровищ, собранных Шепард — будто специально, чтобы любоваться ими, перебирать, ласкать. Шепард не обязательно убивать их, всех до единого, чтобы оставить рядом. (Она, Шепард, везучая, что ни говори).
Моринт голодна; и она умеет сдерживать голод, как всякий хищник — лежать в засаде, ждать, считая минуты. Строить ловушки, простые, но эффективные — полагаться на обстоятельства, на собственную смекалку и чужую ошибку, проскальзывая в незаметнейшие из щелей, особенно те, что остаются между словами.
В детстве она часто обещала Самаре: «Да, мама, я буду вести себя хорошо». «Вести себя хорошо» означало — не попадаться. Или — попадаться только на том, на что даже мама — правильная, скучная мама — способна взглянуть сквозь пальцы. Счесть простительным — по неопытности или по малолетству; а может, даже из каких-нибудь глупых принципов, вроде «справедливости» или «чести».
Только вот — это совсем другое.
На этот раз Моринт дала обещание, которое на самом деле хочет сдержать.
Так что она ускользает с «Нормандии» — стоит им пришвартоваться на Иллиуме, Цитадели или Омеге, — и Шепард дергает плечом, объясняя: «У юстицара дела». Никто не спрашивает, не уточняет — только посмеивается из-под капюшона внимательная воровка — подстеречь бы, выпить с губ этот смех, присвоить тайную память, запереть секреты в мертвых глазах — «Она никому не выдаст наших тайн, Шепард», — Моринт прикусывает губу; не сейчас, не здесь. Каждый чует запах опасности — от дочери, как чуял от матери. Каждый знает: их судят, взвешивают на незримых весах — по справедливости ли, по жажде. Разницы нет.
Но когда Шепард приглашает на борт другую азари, Моринт неслышно шипит. Колючее электричество бежит по хребту, покалывает кончики пальцев — убийца матери, лакированная шкатулка с секретом — «Мы ведь даже похожи, Шепард, так почему?» — с десяток отточенных обвинений, которые могла бы бросить Самара; и — насчет этой ведь не было договора, а значит…
Шепард стискивает её запястье — пальцами, способными крушить кости; пожатие настолько нежное, что не избежать синяка.
Она вскидывается: «Можно?», но глаза Шепард вспыхивают яростным: «Нет».
Чужая добыча; метка охотницы; и Моринт отступает на шаг под хлестким ударом взгляда.
Этот взгляд — проникает внутрь, как будто они уже пережили слияние; беспощадно-жгучее, всеобъемлющее, нетерпеливое — как только и умеет соединяться Моринт. Скребет под кожей, вызывая в памяти тот вечер на Омеге: сознание, только приоткрывшееся навстречу, и тут же захлопнувшееся вновь. Такое манящее, что запах привёл её сюда, связав обещанием.
Шепард заходит к ней на следующий день после отлета с базы Посредника, нимало не обеспокоенная. Кидает — точно в руки — пачку дорогого наркотика, её любимого, дергая плечом на невысказанный — только взгляд, изгиб губ, поворот головы — вопрос. Делает шаг назад, прищелкивает пальцами, точно в танце под неслышную музыку (которую Моринт не успела еще включить), и смотрит так, словно ей пора бы идти.
— Знаешь, ведь все мои партнеры испытали величайшее наслаждение. Такое, что их нервная система сгорала, не выдержав.
Зачем она говорит об этом? Словно взгляд — снова этот самый взгляд Шепард — тянет не то что за язык даже: играет смычком на голосовых связках. Тоскливая нота пронзает всё её существо, внутренности сводит судорогой, какую не выйдет даже списать на время без смертей и убийств.
— Исключительная личность, вроде тебя, могла бы пережить слияние с ардат-якши.
Может быть, выпив её — она станет воистину чем-то большим?
А может быть... Моринт облизывает губы — язык быстро-быстро скользит от одного края рта к другому. Как это может быть: соединиться с кем-то больше, чем один раз? Как это бывает — столкнуться с чужим желанием, но вернуться?
Рассыпаться пеплом там, где всегда сжигала?
Или — оставить пепел по обе стороны, точно зеркальное отражение.
Дрожь пробегает по её шее, растекается по плечам: длинная, жадная.
— Ты думаешь, что я — дура? — беззлобно усмехается Шепард.
«Я думаю, что твое удовольствие будет самым сладким, самым болезненным, самым обжигающим и восхитительным из того, что мне довелось испытывать».
«Я думаю, что раз ты способна соперничать с хищниками вроде меня, — то способна и ответить мне тем же, в постели, как и в бою».
Моринт пожимает плечами (поводит, стряхивая мурашки) и откидывается — со всей непринужденностью — на спинку дивана.
— У тебя в голове протеанский шифр, ты одолела Жнеца и возвратилась из мертвых. Кто может с тобой сравниться?
«Я надеюсь, что ты подаришь мне нечто особенное».
«Я надеюсь разделить с тобой свое одиночество».
Моринт хочет ее. Хочет убить ее. Хочет быть с ней. Быть ей.
Слишком много всего. Слишком много — её, и невозможно дышать, потому что воздух пропитан Шепард — её потом, смехом, щекочущим ноздри шлейфом гари и крови (этот след походит на тот, который оставляет за собой Моринт — тоньше, но отчетливей в то же самое время). Её злит это. Её это возбуждает.
— Быть может, мы отпразднуем этим нашу победу?
Ее речь становится быстрой, неуверенной, жаркой — желания схлестываются, переплетаясь, как змеи — или любовники. Она стискивает пальцами кожаную поверхность — разрывает, точно когтями, как расцарапывала бы спину, бёдра, плечи; и когда Шепард подходит ближе — вкрадчиво, как отражение, и медленно, как сквозь воду, и эти волосы вокруг ее головы, как нимб, насмешка над несуществующей святостью, — то Моринт подбрасывает с места, словно пружиной: ладонь ложится Шепард на грудь, стискивая черную ткань.
Та не отшатывается; наоборот — и пальцы Шепард легко, раздумчиво скользят по загривку, чуть ниже основания её щупалец. У Моринт почти перехватывает дыхание. Зрачки расширяются, впитывая блеск каждой звезды, видной с наблюдательной палубы, и она почти готова…
— Я подумаю об этом после. До победы еще надо дожить.
Шепард почти невесомо толкает её в грудь кончиками пальцев, обращая флирт в шутку, и Моринт требуется всё самообладание, чтобы не взвыть.
Моринт впивается зубами в запястье, когда Шепард оставляет ее — бросив на прощание лишь усмешку; и вкус собственной крови ненадолго заполняет сосущую пустоту.
Кровь Шепард — её кровь должна быть жидким огнем, искристым от её мощной биотики; и это — второе, что Моринт мечтала бы в ней попробовать; разорвать грудь и вырвать оттуда сердце; чтобы оно принадлежало лишь ей одной.
Пронзительно-синие глаза Шепард — омут, в котором не отражается черным-черное обещание «объятий вечности» — истинной, окончательной, которая только и способна утолить все желания; покоя, который Моринт даёт другим и которого не знает сама.
Моринт голодна; и этот голод никогда не отступит.
Ну и переводы. В выборе текстов нет какой-либо идейной позиции, хотя вот второй элегантно почесывает мне кинк
Название: Никто не знает лучше неё
Оригинал: No One Knows Like She Knows, thatvagrant; запрос на перевод отправлен
Размер: драббл, 587 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: м!Шепард/Миранда Лоусон
Категория: джен, гет
Жанр: ангст
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: пост-Контроль; всё_мрачно
Краткое содержание: Безжалостный коммандер Шепард выбирает путь контроля, и его возлюбленная Миранда Лоусон начинает страшиться неизбежного.
Никто не знает коммандера Шепарда так, как Миранда Лоусон. Она знает не просто каждый атом его физического тела. Никто больше не проводил с ним долгие ночи на пути к Коллекционерам. Вся остальная галактика не имела доступа к сообщениям, которыми они обменивались по её скрытой сети. К поздним ночным звонкам через квантовый коммуникатор, по шифрованному каналу. Вселенная знала только Спасителя Цитадели — или, как говорили шепотом, Мясника Торфана. Каждый из прочих думал, что держит крохотный туз в в рукаве, но ни у кого не было на руках всех козырей. Кроме Миранды Лоусон.
Вся остальная вселенная никогда не услышит искаженного помехами сообщения, посланного ей и только ей: краткого выдоха перед пустотой.
«Я люблю тебя.
Насколько такой, как я, вообще может любить кого-нибудь».
Миранда Лоусон знает Шепарда. Она знает монстра, которого из него сотворили. Они были схожи в этом отношении: двое людей, способных видеть в черно-белом спектре и принимать трудные решения. Батариане умерли в обмен на шесть месяцев подготовки к вторжению Жнецов, и слушания трибунала требовались только затем, чтобы заставить людей услышать. Шепард всегда был человеком, для которого цель оправдывала средства.
Частью себя она даже не потрясена, узнав, что он осуществил то, чего не смог Призрак. Что он сумел взять контроль над Жнецами. Беспрестанное состязание по мерянию членами, разгоравшееся между этими двумя в ходе миссии против Коллекционеров, едва не поставило под угрозу исход всего. Само то, чего хотел Призрак — ныне в руках безжалостного ребенка.
Миранда наблюдала за тем, как Жнецы начинают собирать мир по кусочкам, начиная с Земли. Шепард-ИскИн даже приказал одному из них построить дом для Миранды и её сестры. Они восстали из обломков и культов, возникших вокруг них. Они были символом того, что пришло, и ушло, и явится вновь.
Жнецы, взятые под контроль, вершили стремительное и безусловное правосудие. Его милосердие подчинялось прихотям машины. Он не собирался делиться информацией с другими расами. Он дал, наконец, волю ксенофобии, жившей всё это время у него внутри. «Легко было изображать бойскаута, когда всем так отчаянно необходим герой», — так он сказал бы ей поздно ночью, пока их тела еще переплетены на простынях.
Миранда улыбалась. Миранда играла в эту игру. Миранда Лоусон была совершенна в таких аспектах, которых никогда бы не понял её отец.
Миранда Лоусон также была напугана. Она не спасовала перед Коллекционерами. Своим отцом. Альянсом.
Но никто из них не знал Шепарда. Они ничего не знали о том, как именно он любил целоваться. О его мыслях. О том, как он не моргнул бы и глазом в тот миг, когда выцветают правильное и неправильное, оставляя в его разуме только чистый исход. Где всегда есть место приемлемым потерям жизней — при условии, что он не станет слишком об этом задумываться.
Они не знали, что он видит цель, которая обязана оправдать средства. Теперь, со всей мощью Жнецов, стоящей за ним, Шепард становился судьей, судом присяжных и палачом. Когда государства Галактического Альянса лежат в руинах, он — царь разрушенной горы. Одноглазый механизм, ведущий слепых.
Миранде Лоусон остается только спрашивать себя: когда всем им придёт конец?
Будет ли это оглушительный взрыв, как и обещала им война со Жнецами? Или тихий выстрел в спину?
Никто не знает Шепарда так, как Лоусон. Он возьмет пистолет и нажмет на спуск, чтобы предотвратить вероятность войны.
Просто спросите Мордина.
Название: Все голоса, поющие в твоей голове
Оригинал: "all the choirs in your head ", openended; запрос на перевод отправлен
Размер: драббл, 457 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Жнецы, население Земли
Категория: джен
Жанр: ангст
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: индоктринация, религиозный символизм
Краткое содержание: Мы — не ваши боги.
Примечание: POV, второе лицо, авторская пунктуация
мы не ваши боги, говорят они, с этими их громадными колониальными кораблями и алыми лучами уничтожения. не поклоняйтесь нам, говорят они, пока их храмы и церкви обрушиваются на твой мир, пока их паства растекается по улицам, принося с собою благую весть о твоем истреблении. ты прячешься, поскольку тем утром, когда ты обнаружил, что у тебя закончился кофе, тебе показалось мудрее спрятаться от богов. ты прячешься в шкафах, под кроватями, в кронах деревьев и в покинутых зданиях, в брезентовых палатках, набитых военными, которые потрясены явлением богов куда меньше, чем должны бы. ты спрашиваешь, и они просто говорят: нас предупреждали. они вручают тебе оружие и ты учишься им пользоваться; они говорят, что с его помощью убивают богов.
только они не называют богов богами. они называют их жнецами. каннибалами, налетчиками, хасками, тварями, опустошителями и баньши (тебя предостерегают от них, и лучше бы тебе было бежать, но ты чувствуешь тяжесть оружия у себя в руках; как-нибудь в другой раз).
мы не ваши боги, говорят они, мы несем вам спасение через уничтожение, готовьтесь принять нас.
первого своего пророка ты убиваешь во вторник днем. хаск оказывается перед тобой прежде, чем ты успеваешь понять, и ты убиваешь его ударами кулаков. твои костяшки ободраны об его машинные части, на твоей коже — его темная кровь, и безумное чувство победы захлёстывает тебя.
они — не боги, так напоминают тебе, обучая защищать баррикады. богов невозможно убить, говорит тебе военный. тебе удается не рассмеяться, когда он поворачивается спиной.
глупый мальчишка. за тобой тянется след из мертвых тел апостолов и пророков, доказывая, что он не прав. конечно же, богов можно убить.
ты проходишь мимо их собора и намеренно сворачиваешь не туда. ты месяцами убивал их последователей, ты хочешь знать, как выглядят твои боги вблизи. даже если они говорят, что они — не боги, но ты никогда не верил, будто они могут быть чем-то меньшим.
вы существуете, потому что мы дозволили это
воздух дрожит над твоей вымазанной в копоти кожей, голова начинает трещать изнутри, но ты всё идешь вперед, нужда увидеть и коснуться твоих богов слишком велика, чтобы сопротивляться.
нам нет начала и нет конца, вы существуете, потому что мы дозволили это
кровь капает у тебя из носа, мир вибрирует и смещается влево. ты можешь почувствовать, как меняется воздух вокруг тебя. ты падаешь на колени перед собором и глядишь вверх. твои глаза горят и кости плавятся, но ты увидел.
смех пузырится на твоих потрескавшихся губах, нечеловеческий и безумный, пока тебя затаскивают внутрь. голоса эхом разносятся у тебя под черепом, резонируя с твоими собственными убеждениями. скрежет металла, а затем — ничего.
мы — твои боги
Название: На повтор
Оригинал: Replay, DrJekyl, запрос на перевод отправлен
Размер: драббл, 943 слова
Пейринг/Персонажи: Лиара Т'Сони
Категория: джен
Жанр: ангст, дарк
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: нет
Краткое содержание: На самом деле, Лиара совершенно не ожидала пережить конец собственного цикла.
Примечание: концовка Отказ ("желтая").
На самом деле Лиара совершенно не ожидала пережить конец собственного цикла.Поначалу, когда она была юна и наивна, она еще думала — еще верила, тайно, зато всем сердцем — что Шепард отыщет способ спасти их всех. Они отпразднуют это на "Нормандии", все вместе, и будут петь, танцевать и пить, а потом уедут в закат, и тучи никогда не нависнут над ними снова. Настанет мир. И в своё время они смогли бы посмеяться над этим, рассказать истории, и показать шрамы, и заплакать над кружкой.
И позже, вслед за величайшей неудачей Шепарда, когда обломки Цитадели и Горна сыпались дождём на Землю, она ожидала, что погибнет вместе со всеми, кто остался на планете, — и всё-таки была спасена. Ещё позже — когда миры сдавались с тошнотворной быстротой, один за одним, и на её глазах целые поколения рождались, жили и умирали, не зная ничего, кроме войны, — она искала смерти, бросаясь в драку неустанно и без нужды, раз за разом, снова и снова. Но судьба, казалось, была полна решимости уберечь её. Её — из всех неисчислимых миллиардов душ в галактике, некогда полной жизни. Она продолжала жить, вопреки самой себе, даже когда у неё отняли всё, кроме ненависти.
В конце концов, их осталось десять. Тщательно отобранные из числа выживших, все до единого достигшие предельного совершенства в своем излюбленном способе нести смерть. Генетические манипуляции. Прикладная физика. Информационные технологии. Строительное проектирование и материаловедение. Химия. Ускоренное прототипирование, разработка и производство. Микро— и молекулярная биология, вирусология. Ствол, клинок, кулак и биотика. Планетарная инженерия. И — она.
Кто бы мог подумать, что археология способна принести пользу во время конца света? Но её понимание того, какие структуры и технологии выдерживают испытание временем, поможет им продержаться вплоть до верного часа, её детские исследования этапов развития цивилизаций скажут им, когда приблизится этот час, а её знание о методах, какими действует враг, обеспечит им скрытность и безопасность, пока не настанет время. Распространение мифов, расцвет религий, строительство памятников и падение империй... способность проникнуть в суть подобных явлений была необходима для их работы.
В этом протеане, по крайней мере, были правы. Невозможно было оставить более юные расы один на один с угрозой. Чересчур многое было поставлено на карту. Чересчур много уже было смертей. Но Десятеро не готовились в завоеватели и правители, какими так жаждали быть их предшественники. Они должны были стать вестниками, наставниками и учёными, в которых так отчаянно нуждался их собственный цикл — но в которых ему было отказано. Они должны были стать путеводным светом и закулисной тенью; не стальным кулаком.
Они пробудились спустя пять тысяч лет и с бдительным оптимизмом посеяли семена победы. Пробудились вновь, сорок тысячелетий спустя, только чтобы узнать: Жнецы прибыли раньше, стремясь предупредить затянувшуюся агонию предыдущих двух циклов, и возможность была потеряна; труды, занявшие десятилетия, пропали даром.
Неважно. Появились новые ретрансляторы, и за ними ожидали новые, молодые расы. Можно было попробовать вновь. И вновь. И вновь. Совершенствуясь, подгоняя детали, пока наконец у них не получится так, как надо.
С каждым следующим циклом вселенная становилась чуть просторнее. После каждого следующего долгого сна и краткого пробуждения их группа становилась чуть малочисленнее. С каждой следующей заморозкой и разморозкой её сердце становилось чуть холоднее, пока в душе у неё не осталось ничего, кроме льда и яда, и пока она не осталась — единственной.
Она — единственная, кто остался.
Три цикла требуется только лишь для того, чтобы заложить фундамент этого момента; галактика никогда не видела ничего подобного и никогда не увидит вновь. Она использовала каждую уловку из арсенала, разработанного за тысячелетия тайной войны, применила каждую крупицу знания, которое накопила, и мастерства, которым овладела в течение своего искусственно продленного существования. Она засеивала мертвые миры новой жизнью, давая расам-младенцам достигать зрелости на руинах тех, кто был прежде них, — и отравляла другие без всякой надежды на заселение. Она изменяла гены, терраформировала пустоши, наполняла нулевым элементом системы водоснабжения, обучала земледелию, медицине и математике, и всему остальному, что считала полезным. Она тормозила развитие некоторых видов и ускоряла его для других, так что когда Жнецы, наконец, явились и к этому циклу, всё и вся было уже на пике готовности и мощи — фигуры, превосходно выстроенные на доске под её рукой.
Деллим называют ее — Страцт'Морд, Темной Вестницей. Для народа векноров она — Матерь Скорби. Хашу именуют её Вдовой — прозванием, дошедшим с минувших циклов. У расы гиик также есть для нее имя, но они до сих пор не смеют произносить его вслух, дабы ненароком не призвать её и не начать тем самым мифическую Последнюю Битву. Сотня различных рас называет её тысячей различных имён. Она и бог, и демон; страшная история и волшебная сказка. Её не волнует, что они думают о ней — только то, что они делают, что слышат и запоминают. Они — всего лишь приманка, и, в любом случае, она не думает, будто в ней до сих пор могут найтись подобные чувства. Нет. Единственное, что имеет сейчас значение — то, как назовут её Жнецы, когда всё будет готово, когда сотни систем и сотни масс-ретрансляторов обратятся в пыль, прах и рассеивающуюся энергию:
Победитель.
По крайней мере, так они могли бы её назвать — если бы она допустила, что хоть кто-то из них до этого доживёт.