Наконец добрался до пролога.
Мозга. Нет.
Не столько из-за самого смысла, сколько из-за разницы. Которая отчетливей проявляется именно при просмотре с пониманием. Все-таки что-то о смысле произносимых на Кладбище Эпохи фраз я знал из подстрочника к либретто такаразучной постановки. Но здесь оно полнее и четче. Эти жалобы мертвецов - жалобы, не вопросы, не память с оттенком удивленного восхищения - сливающиеся в единый безнадежный мотив. И каждый видит свое.
Да, довольно сильно они в итоге изменили вводную часть - так, что она дает иное представление. И там, разумеется, ни разу не звучит слово "любовь" относительно главной героини. Звучит другая тема - переплетение тем свободы и судьбы.
Опять же, кусочек мозаики.
Ложится туда же, куда легли слова Элизабет, бывшие в оригинале вместо "Черного принца". Всё туда же.
"Женщина, любившая стихи и мечты, и получившая в итоге полную свободу - ото всего - гроб отверстый и в нем ничто - частично ускользнувшая (пусть только частично!) от того, от кого никто не уходит - потому что он по-своему, но любил её". И разрушавшая на своем пути.
"Часть моей природы в тебе, meine liebe". Как и писал я в той зарисовке.
Оригинальный вариант
Поздний вариант
В начале - то, что говорят мертвые - одинаково в обеих версиях. И кончается одним и тем же. Но акценты же.
И да - в оригинальной версии Судья требует от Лукени: "Не рассказывайте сказок!", а тот отвечает ему "Почему бы нет? Она любила Гейне!" - штрих элегантного издевательства.
В той же эссенской - мягче, мягче. Исходя из иной концепции. И опять же, вновь про любовь.
Впрочем, даже там все-таки грань немного другая. Даже там.